Элька стучит в дверь кабинета, мы таки слышим густой
кирсановский голос: “Да-да, входите”. Слушаемся. Да, мы иногда
такие послушные бываем, прям жуть.
Вот только Элька останавливается прямо на пороге кабинета
Кирсанова, мне приходится даже чуть подвинуть её плечом, потому что
иначе мне не пройти. А потом я замираю вместе с ней.
– Говоришь, имя сценариста тебе не называли? – тихо спрашиваю
я.
– Да, – слабым голосом откликается Элька. – Не называли. И,
кажется, я поняла почему…
– Я, кажется, тоже…
Потому что… Да, знай я об этом еще вчера, наверняка бы
отказалась от пункта в договоре, где требуется авторское
присутствие на съемках и совместная работа со сценаристом.
Нужно сказать, Илья Вячеславович на этот наш с Элькой диалог и
ухом не ведет. Он вообще сидит за рабочим столом и внимательно
читает текст с лежащей перед ним распечатки. Ему, откровенно
говоря, не до нас.
А рядом с его столом в черном кожаном кресле, соединив пальцы
перед собой, сидит Дмитрий Денисович Варламов, собственной
персоной. Выражение его лица – триумфальное. Он явно доволен
произведенным эффектом. И нет, очевидно, что он здесь точно не по
ошибке. И да, именно поэтому он и не спросил, зачем я в телецентре.
Он знал!
Боже, как меня бесит его довольная физиономия.
Хотя да, пакость удалась прекрасно, с этим я даже спорить не
буду.
Полли повзрослела.
Это я могу сказать совершенно точно.
Ей идет зрелость. Ей настолько идут эта зрелость и самооценка,
что от одного взгляда на неё у меня перехватывает дыхание. И кто бы
мне еще сказал: "Окстись, Дима"…
Это не девочка для секса, не актриска, которой очень нужно,
чтобы ты порекомендовал её режиссеру хотя бы на эпизодическую роль
в сериале. Не та, кто упорхнет уже через пару недель.
Нет, Полину нельзя равнять даже с половиной рассекающих между
студиями профурсеток. Передо мной настоящая шикарная женщина.
И, мать твою, Дмитрий Денисович, перестань сползать глазами в
этот чертов вырез её пиджачка. Да, вкусный вырез. Не повод. Имей
совесть, хватит пялиться на свою бывшую жену.
Что поделать, Полина совершенно точно знала, как выбить меня из
колеи. И она-то, может, и не догадывалась, как я на неё реагирую,
но этот взгляд… В нем была вся она, твердая, несгибаемая, дерзкая,
какой я её помню. Такая, которую я чуть не убил своим чёртовым
кризисом.