– Люську?
Люську я действительно помнил. Заучка и редкая зануда. Все время
ходит в мешковатых джинсах и в трахнутом молью зеленом свитере.
Длинные волосы сосульками падают на лицо, она будто бы прячется за
ними, как за ширмой. А еще Люська ходит в библиотеку. Кто в наше
время ходит в библиотеку? Правильно. Заучки, маньяки и социопаты.
Бррр. Единственное что в Люське прекрасно – это глаза. Таких
огромных ярко-синих глаз я никогда не видел, но она все время
прячет взгляд за криво постриженной челкой и толстенными бабкиными
очками.
− Люську помню, − подтвердил я.
− А что с ней сделал, помнишь? – продолжал допрашивать
Пушкин.
Вспомнив предостережение Харона, я решил не юлить и рассказал
все как на духу:
− Да ничего такого. Это была просто шутка, розыгрыш. Мы с
пацанами поспорили, что я влюблю в себя Люську, приглашу на
свидание, а потом при всех брошу, рассказав, какая она стремная. Я
так и сделал, это было проще простого. Вы бы видели ее лицо, когда
на свидание пришел почти весь курс. Оборжаться!
Пушкин покачал головой.
− Это не смешно. После твоей шутки Люська покончила с собой.
− Блин… − выдохнул я.
Слова судьи подействовали на меня как мощный удар Майка Тайсона
на челюсть соперника. Стало больно в груди, я пошатнулся и едва
удержался на ногах. Люська умерла? Из-за меня? Это получается, что
я… Вот же ж блин! Черт! Черт! Черт! Ну как так? Это же была шутка.
Обычная шутка. У Люськи что, чувства юмора нет? Вернее – не
было…
− Я не хотел, − сказал я осипшим голосом. – Честно, я не знал,
что все так обернется.
− Суд примет твою искренность к сведению. Но до покаяния еще
далеко, ты не готов.
− Буду готов очень скоро, поверьте. Я уже готов. Как искупить
этот грех? Очень не хочу в Ад. Домой хочу. Можно искупить прямо
сейчас?
Судья задумчиво провел пальцем по корешку книги моей жизни,
вырисовывая замысловатый узор.
− Увы, это не в моей компетенции, грешник.
− А в чьей?
Пушкин ткнул пальцем в спрятанный за слоем тумана потолок. Если,
конечно, потолок здесь вообще имеется.
− В ЕГО компетенции, − протянул со значением.
Я невольно вскинул голову, вздохнул.
− Что ж, Алексей Николаевич Белов, ты приговорен гореть Аду
целую вечность. Но Суд дает тебе право сделать Выбор.
− Что за Выбор?
Перед судьей-Пушкиным прямо из воздуха появилось два золотых
свитка. Они парили над столом, переливаясь на свету, и я чуял: в
них написано нечто очень важное. Знать бы что именно.