— Нет, Ника, все решено, пусть едет, а я спокойно обживусь,
приберу. У него там настоящая холостяцкая берлога, в худшем смысле.
Хорошо хоть отдельно от мамы. И вообще, давай уже спать. Одни нервы
с тобой.
Я не стала спорить, тем более сил, даже на разговоры, уже не
оставалось.
Всё воскресенье пришлось следовать правилам моей самоназначенной
сиделки, по максимуму соблюдая покой и обматывая лодыжку эластичным
бинтом каждый раз, когда появлялась необходимость сделать более
двух шагов. Так что к началу рабочей недели я была пусть не
огурцом, но передвигалась самостоятельно и вполне бодренько.
Понедельник подтвердил своё звание тяжелого дня. С самого утра я
не находила себе места, не могла сосредоточиться на работе — все
мысли были заняты Аней и тем поцелуем. Я повела себя грубо, да. Ну
а она чем думала? Кто же так делает вообще? Несколько раз
порывалась подойти и поговорить, но неизменно возвращалась, не
сделав и пары шагов в сторону приёмной. Лариса, уставшая наблюдать
эти метания, прикрикнула на меня:
— У тебя работы нет, что ли? Тогда иди в архив. Там помощь нужна
была.
Я, с отчаяньем утопающего, ухватилась за этот благовидный
предлог избежать сложного разговора, и, с разрешения Романа
Анатольевича, в последующие дни по несколько часов помогала Надежде
Алексеевне, нашему архивариусу, сортировать документы, подлежащие
уничтожению и подшивать переданные в архив.
Она оказалась женщиной степенной, неторопливой, и в её царстве
стеллажей и папок, где каждая бумажка имела своё место, эмоции сами
собой начали утихать, а мысли — обретать стройность и
упорядоченность. Главное, этот акт волонтерства позволял мне
оттянуть неприятный разговор. На третий день Надежда Алексеевна не
выдержала.
— И почему мне кажется, что ты здесь прячешься? — женщина
взглянула на меня поверх очков, которые держались на самом кончике
носа.
Эти очки, похоже, были её гордостью, и казались самой
примечательной деталью образа — узкие стёкла, по форме напоминающие
крылышки стрекозы, металлическая оправа и длинная блестящая
цепочка, закрепленная на заушниках. Я молча изучала звенья этой
цепочки, не зная, что ответить на такой простой вопрос. Да,
прячусь. Потому, что трусиха.
— Ну что вы! Конечно, нет. От кого бы мне прятаться? Я просто
помочь хочу.
— Как скажешь, — она устало вздохнула, закрывая журнал, в
который вносила информацию о полученных документах. — Считай, что
мы закончили, можешь идти.