Скорее всего этот запах и заставил прибывшего таким необычным способом незнакомца зашевелиться, а потом рывком сесть, привалиться к влажной стене зиндана точно так же, как лейтенант в первый день отсидки. Теперь, когда на незнакомца падал слабый свет от отверстия сверху, лейтенант разглядел его.
– Русский, – невольно прошептал он, причем на языке Пушкина.
Русский язык Алан знал довольно хорошо; специализировался в нем во время учебы в военном училище. Потому наверное и попал в Афганистан, где знание языка противника было чуть ли не определяющим.
– Русский, русский, – зло проворчал новый сиделец, – кого ты еще мог увидеть здесь?
Потом он зашевелил носом, пару раз чихнул и буквально возопил, подпрыгнув на месте на ягодицах:
– Чем это тут воняет? Несет, словно из.., – он вдруг закашлялся, словно подавился миазмами, а потом, шустро передвигаясь – так же, на ягодицах – по стеночке подальше от «туалета», захохотал, – так мы в этом самом нужнике и оказались! С внутренней стороны.
Американец невольно улыбнулся, а потом искренне позавидовал русскому. Сам он так раскатисто хохотать не смог бы – сломанные ребра не позволили бы. А русский уже был рядом – протягивал ему широкую ладонь.
– Ну, давай знакомиться, что ли… Иван… Старший лейтенант Иван Семенов.
Лейтенант осторожно вложил в нее свою ладонь – левой, не поврежденной руки, и представился в свою очередь:
– Алан. Лейтенант Алан Ротмэн… Армия Соединенных Штатов Америки.
Русский протяжно просвистел. Но лица хмурить не стал, даже улыбнулся.
– Ух ты, – воскликнул он, – американец! Живой американец.
– Ты хочешь сказать, – тут же ощетинился Алан, – что хороший американец – это мертвый американец?
– Ну… как-то так! – опять захохотал старший лейтенант; захохотал так неудержимо, что Ротмэн не удержался, захихикал вслед, не забывая о боли, что готова была взорваться внутри.
Едва успокоившись, восстановив дыхание, русский стал допрашивать Алана – не очень профессионально, но весьма эмоционально:
– А тебя-то за что сюда? Вы вроде как союзники душманам. Оружие поставляете, и все такое…
Про «все такое» Ротмэн мог бы рассказать многое, но естественно не стал. Душманов – того же Хашимулло – он союзником теперь не считал, но от этого не перестал быть офицером американской армии, самой могучей в мире, несущей другим странам блага цивилизации и демократии. Он лишь скупо рассказал об истории с казнью, и о том, как сам оказался в зиндане. Русский оказался не намного разговорчивей. А при воспоминании о бое с душманами, когда его, контуженного, связали, словно барана, и привели сюда, вообще погрузился в такую черную меланхолию, что Алан не решился больше тревожить его расспросами. Но Семенов грустил не долго; больше того – тут же обвинил в этом грехе американца: