– Ты не грусти, парень, – он осторожно хлопнул по плечу Алана; по неповрежденному – уже зная, куда даже касаться нельзя, – недолго нам тут сидеть. Вытащат нас – русские своих не бросают.
Вот эту фразу: «Русские своих не бросают!», – от и посчитал провозвестником того самого чуда, которое не могло не произойти.
– Только вот дожить бы до него, – сморщился Алан от боли, которая вдруг стрельнула в распухшей руке.
Он так и не решился посмотреть на эту рану, которая угрожающе выпирала сквозь грязный камуфляж; не дал посмотреть на нее и русскому. Больно уж решительной была физиономия у старшего лейтенанта; не принялся бы он тут же «лечить» сотоварища по зиндану. Ни американца, ни русского так и не подняли наверх – для допроса, издевательств, или еще для чего. Их словно вычеркнули из жизни. Даже за помятым кумганом, в котором кончилась вода, никто не пришел. Ночью русский на удивление громко храпел. Алан не завидовал ему и не сердился – сил не было даже на такие естественные человеческие чувства. Скорее он был даже благодарен Ивану – за то, что тот своим храпом не давал Ротмэну провалиться в черное небытие. Из которого – подозревал сам американец – он мог уже не вынырнуть.
А на рассвете, когда первый луч уже прополз половину расстояния до той точки, ниже которой никогда не опускался, наверху раздались глухие автоматные очереди. Лейтенанта уже откровенно трясло в сильнейшем ознобе; выстрелы эти заставили его трястись еще сильнее. Но русский не замечал его агонии; он мыслями был наверху, где разворачивался скоротечный бой. Еще он проворчал, заставив Алана открыть глаза:
– Лишь бы не сообразили бросить сюда гранату.
Кого он имел в виду – душманов, или тех, кто сейчас атаковал кишлак, Ротмэн не понял. Сам он думал сейчас о том, кто бросил его в зиндан – о Хашимулло. Сердце, которое бешено билось в груди, сейчас заполняла одна надежда, точнее одно нестерпимое желание – чтобы этот бородатый изувер не пережил его, Алана, чтобы…
Чернобородая физиономия вождя вдруг привиделась ему настолько явственно, что лейтенант, лежавший на спине на сыром глиняном полу и не сводивший затуманенного взгляда со светлого пятна в четырех метрах наверху, невольно моргнул – раз, и два, и в третий раз. Но лицо не пропало – вождь действительно стоял сейчас наверху, и действительно держал в руке гранату. Алан даже успел рассмотреть, что последняя была готова к взрыву – оставалось только разжать ладонь, и отпустить ее вниз. Краем глаза американец отметил, как подобрался, стал похожим на большого, израненного, но все еще опасного, зверя, русский офицер. Семенов словно примеривался, готовился прыгнуть за гранатой; поймать ее и кинуть обратно – туда, где острые осколки могли добавить свою лепту в разгром душманского логова.