— Дэн, забери паспорт
у мажорчика. Глянь, сколько годиков мальчику.
Дэн бесцеремонно
лезет во внутренний карман моей косухи и дергает оттуда паспорт с правами.
— Большой уже
мальчик, уголовно ответственный. С днем рождения, — усмехается мент.
— Во вторник был, —
морщусь в ответ.
— Но отмечали то
сегодня, как я понимаю. Девочка отказала, ты решил сам взять? — продолжает
гнуть свою линию. — Богатеньким мальчикам все можно, да?
— Слушай, ты! —
хочется дать ему в рожу.
Они ржут над моей реакцией.
Уроды!
Сжав зубы, смотрю в
окно. Хоть понимать, куда везут вообще.
Тормозят возле
участка. Меня, как кота, вытаскивают из салона Форда за шкирку и тащат в
здание. Оглядываюсь, чтобы найти недоразумение, из-за которого я здесь
оказался. Идет следом, беседует с одним из полицейских, нервно дергая за
прозрачный слой своей дурацкой юбки и все время стреляя в меня своими
глазищами.
— Ну давай, подставь
меня еще, — бубня себе под нос, вваливаюсь в участок.
— Вытри сопельки,
мажор, — надавив на плечо, меня сажают на стул. Тот самый Дэн кидает на стол
мои документы. Из паспорта вылетают права — подарок матери на
восемнадцатилетие.
— Позвонить дайте, —
требую у них. Ржут.
Один стягивает мою
мобилу со стола, крутит ее. Не видел такого никогда? А я предлагал решить все
через банкомат!
— Ты зачем к девочке
приставал, ушлепок? — начинается допрос.
— А моя разбитая рожа
— это, наверное, ее ответная реакция, да? Логика, вашу мать, железная! Не
приставал я к ней. Ты ее видел вообще? Ощущение, будто из цирка сбежала.
Позвонить дай, говорю!
— На вопросы отвечай,
а выводы делать будем мы.
И понеслась. Я еще
никогда себя таким идиотом не чувствовал. И девчонки нигде не видно. Хочется в
глаза ее посмотреть еще раз. Есть в них совесть или нет? А как натурально она
испугалась на парковке? Может ее за такое и прибить там пытались, а я дурак,
вписался.
Позвонить так и не
дают, но берут номер матери. Ведут за решетку, толкают на жесткую скамейку и
закрывают дверь. Класс…
Облокотившись о
стену, пялюсь в одну точку. Слышу, как говорят, что друзья мои пришли, но их
быстро разогнали. Время идет. Звонить ко мне домой никто не торопится. Даже
руки обработать не дали. Костяшки и разбитая губа неприятно саднят, голова
болит еще сильнее. Брезгливо поморщившись, ложусь на скамейку и смотрю теперь в
потолок, с которого свисает шмоток паутины.