Хотя силин
и оттащил Эсфирь за ближайшую скалу, выступавшую почти что из воды,
к ней тянулся след из крови и опавших перьев. Стараясь на намочить
ноги, Олеандр обогнул каменистую стену. И столкнулся с гневным
взором глаз-блюдец. Рожки силина зашевелились.
— Мы тебя
не тронем! — возвестил Олеандр.
— Ты не
сумеешь ей помочь. — Голос Сапфира звучал мягко, но уверенно. Он
указал на Эсфирь, чье оперение и кудри облизывала вода. — Доверься
нам, я тоже горник, мы почти братья.
Усатая
морда повернулась к ореаду. Сперва силин наградил его презрительным
взглядом, каким правитель одаривает жалкого подданного. Но
мгновением позже — невероятно! — заскулил. И то был вовсе не вой
одинокого низшего, призывающего соплеменников на подмогу, а
печальное завывание уставшего зверька, охваченного нестерпимой
тревогой.
Птичий крик
глухим эхом отразился от каменной возвышенности. И в тот же миг по
округе разнесся леденящий кровь хохот.
— Что это?
— Сердце Олеандра ухнулось в пятки.
Сапфир
споткнулся на ровном месте и едва не шлепнулся. Они переглянулись и
вскинули головы к краю обрыва.
— Дриады? —
предположил Сапфир.
— Не думаю.
— Голос Олеандра обострился смятением.
Завитки
ушей вытянулись в струнки. По слуху ударило странное колотье не то
погремушки, не то трещотки. В памяти вспыхнуло воспоминание о
ламии-граяде, с которой, возможно, сотрудничал
дриад-покуситель.
— Ламия? —
В груди Олеандра зашевелился росток волнения.
—
Поглядим.
Ореад
взмахнул крыльями. Ветер рывком подхватил его тело, поднимая
ввысь.
— Куда?! —
Олеандр окликнул его, заклиная немедленно возвратиться, но зов
поглотила раскатистая громовая волна.
Над морем
запрыгали ломаные нити грозовых разрядов, вестников скорого
пришествия граяды.
Силин
принялся оттаскивать Эсфирь под скалу, будто пытаясь сберечь от
наступающей угрозы.
Сердце,
растревоженное дурным предчаянием, гулко ударилось о ребра. Олеандр
инстинктивно коснулся сабли Дэлмара, но тут же отдернул кисть.
Прислушался к шорохам.
— Уходим,
Олеандр, уходим! — Сапфир камнем спикировал на берег. — В лесу
выродки!
Послышался
треск; это ветви ограды сломались и опали, сдавшись под натиском
перьев-лезвий. Из леса, заливаясь смехом и облизывая когти, на
склон вышли две вырожденки: стемфа-мойра и ламия-граяда.
Первая
уродилась красавицей. Тонкая и звонкая, с хвостом золотых волос и
похожего оттенка глазами, она приковывала взоры. Если бы не
перепончатые крылья, перемазанные кровью, если бы не сдавленный
писк Сапфира, Олеандр, наверное, пустил бы слюну.