И незнакомка волевой походкой быстро
стала удаляться. Ее серый плащ быстро растворился среди могильных
плит.
Ева постояла, бессмысленно хлопая
ресницами, обернулась к кресту, Пашка так же безмятежно улыбался ей
с фотографии. Шум в голове усилился, плотный мрак затянул осень, и
Ева упала в ночь…
– Девушка, вы меня слышите, девушка!
– кто-то тряс ее за плечи.
Ева с трудом открыла тяжелые веки.
Над ней склонилось испуганное лицо бодренькой старушки.
– Очнулась, слава Богу, – услышала
Ева еще один старческий голос где-то над головой. – А мы идем, а
ты, милая, лежишь.
Ева начала медленно приподниматься,
озираясь по сторонам: все та же кладбищенская ограда, Пашина
могила, скамейка, а рядом хлопотала пожилая пара. Оказывается, Ева
лежала на куртке старичка, а под голову была заботливо подложена
большая сумка старушки.
– Ну, дед, чего стоишь, скорую
вызывай, – ворчливо прикрикнула женщина очевидно на мужа.
– Не-не надо скорую, м-мне лучше, –
Ева поднялась, пошатнулась, старики проворно подхватили ее и
усадили на скамейку.
– Дед, звони, – настырно приказала
старушка.
Больная смирилась, идти, а тем более
ехать за рулем, она была не в состоянии.
– Спасибо вам, так неудобно, куртка
теперь грязная, – забормотала Ева, – давайте, я вам постираю
ее.
– Машинка постирает, – отмахнулась
старушка. – Это что ж, парень твой? – сочувственно проговорила она,
указывая на фотографию в рамке.
– Муж, – сухими губами выговорила
Ева.
– Ох, ты ж моя голубка, – приобняла
ее бабка за плечи, и Ева разрыдалась на чужом плече.
[1] В последнюю осень. Юрий Шевчук.
ДДТ.
– Это была аферистка, – категорично
покачала головой мать, – вот увидишь, все разъяснится. А ты прямо
так взяла и поверила.
Евгения Владимировна быстро
отсчитывала капли успокоительного, чтобы всунуть их с чаем дочери.
Ева сидела на кухонном табурете, завернувшись в плед и поджав под
себя ноги, и тоже с каким-то оцепенением провожала каплю за каплей
в чашку.
– Нет, она не аферистка, это ребенок
Павла, он очень на него похож.
– Мало ли кто на кого похож, чушь
какая-то, – фыркнула мать.
Но Ева лишь грустно улыбнулась.
– Я во всем виновата, что так
произошло, – с горечью произнесла она.
– Люди добрые, поглядите на нее, – с
напускной бодростью произнесла мать, подбоченясь, – мужик налево
пошел, кобель, Царствие ему Небесное, загулял, а она в чем-то там
виновата.