- Так я же говорил ей, что новых
нарожаем, много! Столько, сколько сама захочет! -объяснял нам, как
полным дурам, простые истины бравый защитник тридесятого
государства.
- Ты вместе со всеми своими
подчиненными четырехлетнего малыша уберечь на смог, а потом
возвращать его отказался, кто ж от тебя рожать-то будет, тем более,
много?! – возмущенно вскрикнула баба Яга, растолковывая Тихону его
бедственное положение.
Видимо, с трудом, но для мужика стала
вырисовываться полная картина, потому что он начал тихонечко
ругаться себе под нос. Да так витиевато, что старушки слушали его,
затаив дыхание, и даже еле слышно повторяли некоторые выражения,
стараясь заучить наизусть.
- Кто приказал убить Елисея? –
спросила я, решив, что уровень самобичевания у стрельца уже уперся
в потолок.
- Я сам! – Тихон почти рычал.
- Врешь! – холодно констатировала
баба Яга.
- Вру! – безжизненным голосом
подтвердил стрелец.
- Правду расскажешь? – тихо спросила
я.
- Нет! – в ответе служивого звучала
обреченность.
- Почему? –добавив в интонацию слез,
давила яна служивого.
- Не могу, - Тихон прятал глаза.
- Эксперты мои колдовские, а ну
гляньте на него повнимательнее, - распорядилась я.
Яга с Яниной, крадучись, подошли к
стрельцу и стали, поддергивая кривенькими носами, плотоядно его
обнюхивать.
- А если мы несможем Тихона
допросить, то в ласход пустим? – присев рядом со мной на
ярко-красный ковер, поинтересовался Елисей.
- Ты ж у нас самый лучший из
царевичей! Добрый, участливый, обходительный, умный, нежный! –
укоризненно напомнила я оболтусу. - Вот и не выходи из образа! А
для того, чтобы решать, когда и кого в расход пускать, у нас злодей
вселенского масштаба имеется.
Сзади послышался смешок, я, не
отрываясь, наблюдала за работой экспертов. Обнюхав силовика с ног
до головы, буквально водя носами по его коже и одежде, отчего тот
вжимался в деревянный крест, бабульки сообщили неутешительную
новость:
- Заклятие на нем, тоже, что и на
Збаре было. Можно попытаться вскрыть и допросить быстренько, но
помрет железно.
Старушки и царенок вопросительно
смотрели на меня, ожидая пока я решусь и объявлю приговор.
- Если это необходимо для спасения
Вани, то я готов пожертвовать своей жизнью, - обреченно проговорил
Тихон, глядя мне прямо в глаза.
Ох, и неплохо ж ты меня изучил, Тихон
Игнатьевич! Точно знаешь, что на душегубство я не пойду, вот и
позволяешь себе окатить нас пафосом из помойного ведра! Да кто тебе
сказал, что ты можешь это делать безнаказанно?!