— Я понял. Охота — очень опасное
занятие, на которое мало кто решится, — произнёс я, приблизившись к
стеллажу. Взгляд почти сразу зацепился за длинный веретенообразный
шип длиной сантиметров пятнадцать. Ну, хоть какое-то оружие.
— Я пошла работать! — крикнула сестра
от выхода и тут же исчезла за циновкой. Мать проводила её хмурым
взглядом, покачав при этом головой. Сестра, сама того не ведая,
позволила мне забрать шип и незаметно спрятать за пазуху, воткнув в
грубую ткань одежды, словно крупную булавку.
— Пойдём и мы, сынок. Нам не стоит
спешить, ведь я ещё должна рассказать, что мы будем делать на ферме
и какие там правила.
Каково было моё удивление, когда я
покинул хижину. Я рассчитывал увидеть множество незамеченных вчера
подробностей, таких как ограда, камни, приметные места на стенах
хижин. Но, осмотревшись, понял, что всё успел заметить в ночное
время. Получалось, что моё зрение позволяло видеть ночью не хуже,
чем днём? Что ж у меня за глаза такие? Неужели один из самых
сложных узлов уже сформирован?
— Какая встреча! — раздалось со
стороны посёлка, отвлекая меня от размышлений. Повернувшись на
голос, я увидел толстого мужчину, ковыляющего к нашей хижине
странной походкой. Так передвигаются люди, у которых серьёзная
травма ног или от рождения сильный дефект. А ещё у человека не было
правой руки. Конец пустого рукава был заправлен за пояс, откуда его
пытался выдернуть ветер. Мне сразу стало ясно, кто пожаловал к нам
в гости. Папаша Сахема.
— Что тебе надо, Хамиз? — Голос
матери зазвенел сталью.
— Да уж не твои обвисшие прелести,
подстилка хаоса! — рассмеялся однорукий. — Я пришел спросить с
твоего поганого щенка, за что он покалечил моего сына?
Не знаю, как бы повёл себя в
сложившейся ситуации настоящий Фархат, но в моём мире за подобные
оскорбления в адрес твоей матери брали лишь одну плату — кровь
оскорбившего. А учитывая, что однорукий пришёл причинить вред лично
мне, я, ухватив мать за руку, тихо произнёс:
— Мама, это мужской разговор.
И шагнул вперёд, навстречу однорукому
толстяку. В правой ладони уже лежал шип, доставшийся мне от
шипохвоста, и я знал, как его применить.
— Сынок, он убьёт тебя! — раздалось
за спиной. И столько в этих словах было страха за мою жизнь, что я
понял — однорукого нельзя оставлять в живых.