Не далее как пять дней назад казнили
знаменитого бальского колдуна Эмучи, что, по слухам, не единожды
останавливал на границе лесных земель рать самого конга. Рать-то он
останавливал, а от хитрости любимца Скира - Седда и доблести лучших
воинов дома Креча не уберегся. Доставили колдуна в Скир связанным
по рукам и ногам, со ртом, залитым воском, с глазами, зашитыми
волосом дикой козы, чтобы колдовать не мог, чтобы сторожей не
одурманил. До следующего похода на баль еще зиму надо пережить, а
пока и с колдуном расправиться забава. Опасному дикарю выжгли
глаза, отрубили по локоть руки, по колена ноги, содрали кожу со
спины и засыпали солью. Вот было радости у светловолосых детей
морского прибоя. А если вспомнить труп посла степняков, подвешенный
за ноги на городской площади несколькими днями раньше, еще веселей
станет.
Едва начали забываться прошлые
радости, уже новый праздник стучится в двери - прощание с
сиятельным Аилле. Пусть даже светило и не уходит никуда, только
больше не поднимается оно так высоко над горами, а торопится
скрыться, словно там, на юге, в самом деле ему теплее. Но не на
Аилле смотрит свободный сайд, а на факелы, что зажглись на башнях
правящего Скиром дома Ойду, на колонны дворца танов, украшенные
гирляндами из ветвей горной иччи. Смотрит свободный сайд на арену,
на которую в последний раз перед зимней дремотой вышли воины-рабы.
Рабы дома тана Сольча против рабов дома тана Рейду. Дом тана Креча
против дома тана Олли. Дом тана Биги против дома тана Нуча.
Одиннадцать знаменитых домов в Скире, ведущих род от северных
вождей, и все они верно служат конгу Димуинну, главе двенадцатого
дома - дома Ойду, несущего уже третий срок копье Сади, бога без
тени, древнего героя сайдов!
Когда-то давно раз в пять лет таны
выходили друг против друга с оружием в руках и бились за право
владеть священным копьем, выточенным из кости морского зверя и
увенчанным древним кинжалом. Но эти времена канули во мрак так же,
как канула в холод и лед прародина сайдов. Теперь таны выбирают
конга на совете. Теперь они не соревнуются в силе и воинском
умении, а мерятся хитростью, влиятельностью, вероломством. Каждый
тан норовит перещеголять другого в красоте дома, в количестве слуг,
в стати лошадей, в собственной показной доблести или в доблести
воинов-рабов. Хотя какая может быть доблесть у рабов? Хитрость,
сила, звериная жестокость, изворотливость, но не доблесть. Редко
жалость или сочувствие бросают тень на лица возбужденных зрителей.
Кого жалеть? Бывших врагов в рабских ошейниках, которые, нет-нет,
да и обратят полные ненависти взгляды на заполненные ряды? Пусть
сражаются на арене, а не в поле против войска сайдов. Пусть убивают
друг друга, пусть...