Замерла рабыня, поднесла ладони к
лицу, стиснула кулаки, зажмурилась, словно не к хозяйке ее, а к ней
самой обратился Зиди. Не принято у молодых сайдок показывать лицо
мужчинам. Все равно, что раздеться донага - лицо показать. Позор не
смоешь, но и увидевшему жизни не будет, если родственники прознают.
Только видно и впрямь отчаялась знатная сайдка. Мелькнули черными
птицами быстрые ладони в тонких перчатках. Упал платок. Разбежались
по плечам густые темные волосы. Темноваты что-то для сайдки. Не
стянуты узлом - значит, не обманули, девчонка еще. Вновь взлетела
одна из черных птиц, и пальцы откинули прядь со лба.
Зиди застыл в седле. Язык прилип к
гортани у старого воина. Никогда в жизни не видел он такой красоты.
Ни губ, ни кожи, ни линий удивительного лица не мог рассмотреть -
утонул в глазах. Голоса лишился.
- Забирайся на лошадь позади меня да
держись крепче, - с трудом выдавил баль, когда незнакомка вновь
набросила платок на голову.
Не забралась она на лошадь, взлетела.
Юркнула ловким зверьком на круп, обхватила тонкими руками воина за
бока, захлестнула ноздри нежным запахом, прижалась к спине упругой
грудью. Только не о дивных прелестях молодости подумал Зиди. Зубами
заскрипел от боли в едва начавшей заживать спине. Обернулся к
рабыне, не скрывающей слез.
- Рабы от хозяев плачут, а не за них.
Утри слезы!
- Не рабыня я уже! - Женщина даже не
подняла рук. - И не о доле рабской плачу. С девчонкой прощаюсь! Я ж
ее с колыбели нянчила. Как дочь она мне!..
- Ну вот, дубиной по голым ребрам, -
вполголоса выругался Зиди. - Надели на путника золотой колпак и тут
же оплакивать начали. Так ведь не путника, а колпак жалеют…
Стражники в воротах Зиди проверкой не
удостоили. Старший только скользнул взглядом по двум биркам в
кулаке баль - деревянной вольной и медной рабской - и махнул рукой:
проезжайте. Решетка главных ворот с полудня не опускалась -
вереница пеших и колесных торговцев пусть и поредела изрядно, но и
теперь еще продолжала разматываться в предвечернюю дымку. Не
обратила внимания на отпущенного раба стража, только Зиди все
заметил. И силуэт бегущей лошади - знак дома Рейду на кованых
нагрудниках, и цепкий взгляд старшего, скользнувший по мешкам,
поясу без оружия и хорошей лошади, и такой же взгляд его напарника,
пробежавший по тонкой фигурке на крупе. Не смотрят так сайды на
чужих женщин. За такой взгляд можно и плетью глаз вышибить. Вот
только во всякой схватке, тем более со стражником Скира, виноватым
всегда пришлый окажется, а уж заковать бывшего раба в прежний
ошейник - нечего делать. Стерпел Зиди. Лицом потемнел, но стерпел.
Отметил только про себя: торговца сладостями, что хрипло выкрикивал
у ворот положенные призывы, как ветром сдуло. В то же мгновение,
как он лицо баль рассмотрел. Вот он, вестничек, слетел с
жердочки.