Инквизитора такая идея возмутила настолько, что он чуть не
задохнулся, после чего согласился на кофе. Императорская канцелярия
не брала мзды и один намек на такое святотатство мог мне стоить не
только титула, но и головы.
В кои-то веки проклянув отсутствие коррупции, я сдался. И,
вооруженный оптимизмом, отчаянием и списком, отправился в последний
неблагородный путь.
Таксист, узнав адрес, посмотрел на меня с таким искренним
сочувствием, что я чуть не передумал. А когда увидел здание
канцелярии, передумал во второй раз.
Масштабность строения с бесчисленными корпусами заслуживала
отдельного круга в аду для тех, кто это придумал. Вытянутый главный
корпус был приземистым и больного бледно-желтого цвета, от которого
сразу затошнило. Никаких украшений фасада, кроме режима работы,
этот офис преисподней не имел.
Даже табличка, объясняющая в какие часы работает бюрократическая
машина, сразу путала и сбивала настрой. Выходные, праздники, четные
и нечетные то ли дни недели, то ли числа месяца слились в мешанину,
но я плюнул и рывком открыл дверь. Меня так просто не возьмешь.
Спустя два часа у меня случился первый срыв. Исписанная с
обратной стороны инструкция от Афанасия, привела меня не туда. Мои
заметки были похожи на шифровки в центр, но я точно знал номер
кабинета. Другого мнения был его хозяин, неожиданно здоровенный
мужик, больше похожий на дровосека, чем на чинушу.
— Это кабинет номер пятьдесят шесть дробь семь «А»! — послал он
меня на своём языке.
— Нет тут «А»! Нет её на двери! — орал я, чуть не вырвав ту
самую дверь, чтобы показать ему отсутствие проклятой буквы.
Остатки наивности во мне отрицали факт, что это не поможет, даже
будь я прав. Но я до этого полчаса искал предыдущий дробь какой-то
номер, попутно собирая снисходительные вздохи, так что логика моя
отказала напрочь.
— Молодой человек, я лучше знаю, какой номер у моего кабинета, —
бубнил мужик, никак не реагировал на мой вопль. — Десять лет это
пятьдесят шесть дробь семь «А» и пока мне не поступило распоряжение
о смене порядка нумерации...
— Порядка!? — вознегодовал я и выскочил наружу, хлопнув дверью и
не дослушав.
Боялся, что призову косу и искромсаю этого дробелюба, навсегда
лишив мир радости попасть к нему на прием. Посмотрел ещё раз на
отсутствие на табличке долбанной буквы и от души врезал в стену
кулаком.