— Мне что, укутавшись в старое тряпьё, нужно было на люди выйти?! Вы в своём уме?! — стуча зубами, возмущаюсь, растирая обледенелые коленки.
— То есть заявиться на люди в шортах посреди зимы лучше? — откровенно ржёт надо мной Анхель, а затем снимает белёсую куртку и протягивает мне. — На, глупая, накинь! Сейчас поедим и ревизию твоим вещам устроим! Надеюсь, ума хватило взять с собой что-то более похожее на одежду!
Сжимаю губы в тонкую полоску и, отвернувшись от деда, сажусь за стол.
— Не надо мне вашей куртки! — сквозь подбирающиеся к горлу слёзы брезгливо бормочу в ответ, но потом всё же добавляю: — Спасибо!
Неужели старик не понимает насколько его одежда заношенная и несвежая, пропахшая машинным маслом и дымом? Неужели он думает, что я настолько потеряла себя, чтобы надеть подобное, пусть даже на время?
— Знаешь, Рита… — Анхель бросает отвергнутую куртку на стул, а сам с укором смотрит на меня. — Если ты не изменишь своего отношения к жизни, Тревелин сломает тебя.
— Тревелин, Тревелин! Я только и слышу от вас это дурацкое слово! Я уже его ненавижу! Довольны?!
— Твоя ненависть — твоё право! — пожимает плечами старик и уходит делать заказ.
Склизкий омлет, пересушенные гренки и горячий «американо» без сахара — это всё, что полагается мне на завтрак. Создаётся щущение, что Анхель просто издевается надо мной. Ковыряюсь вилкой в тарелке, пока он деловито засовывает это подобие еды себе в рот.
— Так! — обтирая руки о штанины, заключает он. — Времени уговаривать омлет превратиться в фуа-гра у нас нет! Не хочешь есть — не надо! — И, не дожидаясь ответа, встаёт и бодро возвращается к пикапу, бросив на ходу:
— Выезжаем через десять минут!
Хочется взбунтоваться! Топнуть ногой! Устроить истерику! Чтобы дед понял, что со мной так нельзя! Вот только чувствую, что с ним этот номер не пройдёт.
Делаю большой глоток «американо» и, сморщившись от его сковывающей весь рот горечи, выхожу на улицу.
Всё тепло, что я успела скопить за завтраком, моментально испаряется, заменяясь собачьим холодом, пронизывающим до костей. Сколько сейчас на улице, не знаю, но мелкие лужи на неровном асфальте покрыты тонким слоем хрустального льда, а пожухлая прошлогодняя трава на незамысловатых газонах — изморозью.
Кожа тут же покрывается мурашками. Смотрю вниз, на свои расшитые жемчужинами сандалии, и поджимаю голые пальцы, которые так безжалостно сводит от холода. Анхель прав: мне нужно переодеться. Но вот незадача: самое тёплое, что есть в моём чемодане — это пара толстовок, джинсы и тряпичные кеды.