Райз не всегда был тем, кого знал
Къярт.
Как свой собственный, он ощущал
страх еще совсем юного мальчишки, который тот упрямо душил изо дня
в день. Он притворялся тем, кем не являлся, лез из кожи вон, делая
вид, что он — не зверь оказавшийся в ловушке; прятал за дерзкой,
самоуверенной улыбкой то отчаяние, что не давало спать по ночам.
Вынужденный плясать на лезвии ножа, без права на ошибку, без
второго шанса, без кого-либо, на кого можно было бы опереться.
И однажды пойманный зверь
превратился в вышедшего на охоту, в того, кто не нуждался в чужом
плече; для кого ходить по грани стало столь же естественно, как
дышать; того, кто без колебаний прыгал в бездну и сносил
появившееся на пути к цели препятствие, будь то враг или друг. Но о
каких друзьях вообще могла идти речь, когда единственный, кого Райз
мог так назвать, несмотря ни на что оставался врагом, которого
следовало устранить так же, как и остальных.
Райз устранил.
Его глазами Къярт смотрел на руку и
видел на ней кровь друида — вот та черта, та грань, перейдя через
которую, Райз больше не мог вернуться назад.
Пускай это была относительная
смерть. Даже более относительная, чем в мире, где существовала
некромантия, и, технически, не смерть вовсе. Но это зависело не от
Райза, а от его сестры и от того, сможет ли она обратить процесс.
Позволят ли ей это сделать и захочет ли она сама? Поэтому в тот
момент для Райза это было убийство единственного друга — друга, не
врага. Без всяких оправданий. Но все это уже не имело значения:
отведенное ему время ускользало сквозь пальцы.
Его душа хранила память обеих
жизней, и когда вокруг разлился изумрудный океан заводи, не
осталось ничего, чего бы Къярт о нем не знал.
Он застегнул на ноге души Райза
оковы и вогнал клин в песок. Первый уровень. Надавив обеими
ладонями, он протолкнул его глубже и по заводи прокатилась волна,
знаменующая второй уровень призыва.
Къярт никогда не заходил дальше — в
этом попросту не было смысла. Но сейчас он должен был попытаться.
Райз отдал за него жизнь, и Къярт не хотел отбирать у него еще и
свободу.
Он всем весом навалился на клин,
который словно бы уперся в глухой камень. Чем больше Къярт давил на
вершину, тем тревожнее становилась заводь: завихрились течения, а
песчинки на дне пришли в движение, будто в преддверии
землетрясения. Но клин оставался неподвижен.