Иван достал со склада штурмовую винтовку, подумав о том, что
стоит раздобыть побольше оружия, и принялся демонстрировать ее
возможности, затем был обед, потом опять занятия, а Варвара в это
время гоняла девчонок, показывая им колдомедицинские чары,
разъясняя правила обработки ран и многое из того, о чем рвущиеся в
бой девушки понятия не имели. Начиналась боевая учеба, режим дня,
физические тренировки, хождение строем, насколько позволяла поляна.
Постепенно исчезали восторженные подростки, уступая свое место
бойцам.
А вечерами были песни… Переведенные на английский язык родные
песни, и «в землянке», и «иди, любимый», да и другие подходившие к
моменту.[11] От этих песен становилось и грустно, и тепло на душе
подростков, оказавшихся в гордом одиночестве. Но теперь у них были
Гарри и Гермиона, видя уверенность которых, становились более
уверенными и другие становившиеся воинами дети.
Поглядывая за тем, как Поттер тренирует мальчиков, Алисия
тренировалась накладывать повязки, закрываться щитами, вытягивать с
поля боя раненых вместе с другими девочками. Грейнджер оказалась
очень суровым учителем, как-то вмиг переменившись, девушка будто бы
стала старше и точно знала то, чего они себе и представить не
могли. Девушка трудилась, напевая себе под нос услышанную песню:
«Твой путь я разделю как верная подруга… Иди, любимый мой, иди,
родной…» [12]
Эти песни, принесенные откуда-то Поттером и Грейнджер, звали на
бой так, как не звали никакие слова Дамблдора. В них не говорилось
ни слова о силе Света, а лишь о родных и близких, нуждающихся в
защите. И вот юноши и девушки тренировались по десять-двенадцать
часов, чтобы выжить и победить, потому что так сказал Гарри Поттер.
Потихоньку они начинали верить в то, что победят.
А эти стихи… Когда Гермиона Грейнджер читала им стихи, рассказав
о том, кто такие нацисты и фашисты, в двух словах доказав, что
Пожиратели — именно они и есть, а потом прочитала стихи, берущие за
душу так, как ничто доселе не брало, подростки начинали понимать и
принимать суть войны. Возможно, это было жестоко, но другого выхода
капитан Тихомиров просто не видел, и звучали на лесной поляне
грозные строки, пришедшие сюда полвека спустя, ничуть не
испорченные переводом, они звучали, отдаваясь в сердце каждого из
них: