Я это, оказывается, вслух говорю. И похуй, надо — еще скажу. Ей
нравится, она гладит меня по спине — я мокрый, как будто из парилки только. Но
в душ мы пойдем завтра, дотягиваюсь до брошенного рядом полотенца, вытираю ее и
себя.
Блядь. Помутнение какое-то. Все на свете забыл. Что обещал не трогать
больше забыл, про презерватив — забыл, что хотя бы на живот ей можно было
кончить — все забыл.
Надо отнести ее в соседнюю спальню. Я не сплю с женщинами, которых
трахаю, это если хочу продолжить через час-два, тогда только. Но ее лучше до
утра не трогать, и я собираюсь ей это сказать, но мою шею обвивают тонкие руки,
а по губам скользят соленые губы.
— Спокойной ночи, Тимур!
Прижимается щекой к моей груди и закрывает глаза. Как щенок, который
только что играл, а потом тут же завалился спать. И я сдаюсь. Поудобнее
подтягиваю ее к себе и набрасываю простынь. Смотрю, как дрожат на белом
безупречном лице длинные, бархатистые ресницы, и говорю в темноту.
— Не вздумай привязываться ко мне, Вероника. Ты со мной, пока между
нами просто секс. Если замечу, что — сразу уедешь. Решай сейчас.
— Я согласна, — звучит из темноты ответ, и мне почему-то от этого
херово.
Доминика
Я лежу, прижавшись к груди Тимура, и слушаю, как стучит его сердце.
Мне кажется, что я сплю и мне снится сон, но только саднящая боль внизу живота
напоминает, что никакой это не сон. Туда будто вбили кол, и он до сих пор там —
когда Тимур на складе вогнал в меня свой член, казалось, меня насадили на
каменный стержень.
Было очень больно, и я еле сдерживалась, чтобы не кричать — боялась,
что Тим передумает и отдаст меня этому огромному черному амбалу с липкими руками.
Я в самом деле думала, что он меня убьет, но признаться Тиму, что я — это я, не
могла.
Мне было стыдно, просто мучительно стыдно, ведь Тим решил, что я одна
из тех девушек, которые обслуживали гостей Саркиса. Это потом я уже рассказала,
зачем пряталась в его машине, когда он сам спросил. Когда он забрал меня с
собой, и я сидела в машине, завернутая в рубашку, пахнущую Тимуром.
Тим спит, его грудная клетка мерно вздымается, а я легонько, чтобы не
разбудить, глажу его выпуклые, твердые мышцы. Я всегда знала, что у него
красивое тело, но что оно такое восхитительное на ощупь — не знала. А теперь я
могу его гладить и целовать — тоже осторожно, чуть касаясь губами, — и
осознание этого кружит голову, а вместо крови в венах взрываются и лопаются
пузырьки шампанского.