Если бы я была блондинкой, то смотрелась бы в нем как бледная поганка,
но я брюнетка, а у Тима Талера потрясающий вкус.
С самого утра у нас царит суматоха, девочкам делают прически, для
этого в детдом приехала бывшая воспитанница Лариса, она работает стилистом в
дорогом салоне. И мы друг другу помогаем.
Сонька моя красивая, ей красиво уложили волосы и даже веснушки
выбелили. Теперь подошла моя очередь.
— Доминика, ты вообще! — ахает Сонька, когда Лариса перестает надо
мной колдовать. Я подхожу в зеркало и застываю.
Оттуда на меня смотрит незнакомка. У нее алебастровая кожа и черные
как смоль волосы. Черты лица тонкие — аристократические, как говорил отец про
маму. Странно, почему они мне вспомнились, столько лет я стараюсь не думать о
родителях, но иногда вспоминается само собой.
Я знаю, что на праздник должен приехать Тимур. Он пообещал Борисовне,
что приедет, я сама слышала. Уверена, он едет посмотреть на меня и надеюсь, что
в школу на выпускной поеду в его машине.
Во дворе сигналят, я подхожу к окну, и у меня подгибаются ноги. В
ворота въезжает кабриолет Талерова, и на пассажирском сиденье рядом с ним сидит
та самая девушка, которую я видела возле его офиса год назад.
Та! Самая! Девушка! Они! Вместе! Целый! Год!
Меня начинает трясти. Я много о ней знаю, Кристина Лазарева,
топ-модель. Показы, модные журналы, дорогие бренды — в ее жизни есть
достаточно, чтобы она еще забрала себе Тимура.
Салон автомобиля завален цветами — Тим купил нам всем букеты, чтобы мы
могли вручить их учителям. Он выходит из машины и помогает выйти Кристине. Она
прижимается к нему и что-то говорит, а он даже голову наклоняет, чтобы лучше
слышать.
В горле пересыхает, в голове стучат молоточки. Сердце как будто
исполосовали ножами, и теперь с него медленно течет сукровица. Я бросаюсь в
комнату, где мы занимаемся рукоделием, и нахожу ножницы — большие, ими удобно
резать ткань. И бегу к себе.
Сбрасываю платье, надеваю трикотажный костюм. Платье вешаю на вешалку
и начинаю методично резать его на полоски. Через несколько минут образец
дизайнерского искусства превращается в изрезанные лохмотья. Как мои робкие и
несбывшиеся надежды. Как мое израненное сердце.
Тут же оставляю туфли, вешаю клатч и бегу. Быстрее, чтобы меня никто
не видел. Ныряю в хозблок, забиваюсь за шкаф с припасами — там батарея и
достаточно пространства, чтобы поместиться. Я довольно худа.