А вот с детьми — беда. Никак у нихонки
понести не получалось. И к целителям ходили, и в Дрезден к
какому-то светилу ездили: ничего. Все говорят нормально, мол,
здоровая баба, только толку от тех разговоров — шиш.
Нет, боярин-то сильно по этому случаю
не убивался, вон двое парней на подходе, к алтарному камню вести
скоро, но обидно всё-таки. Вроде он неполноценный какой. Неизвестно
как уж там звёзды сложились, только на шестом году жизни
супружеской, упорство Дурова вознаграждено было. Именно что
упорство, не ради шалости же он с нихонкой ложился!
Беременность у Норико тяжело
протекала, чуть ли не половину всего срока в больнице провести
пришлось, дабы плод сохранить. Ну да всё когда-нибудь
заканчивается, и в мае вторая жена Дурова от бремени таки
разрешилась. Двойней.
Анатолий Ильич, как узнал о том,
решил, что наверняка, род его кто-то проклял. Ну а как, простите,
ещё можно расценить эдакую гримасу судьбы. Двойня у родовитых — это
ведь лотерея, жуткая лотерея из детей. До трёх лет всё нормально
идёт, растёт себе мелочь папе с мамой на радость. А потом, в
девяносто трёх случаях из ста, один из двойняшек разум теряет,
полностью. Тело живёт — ест, пьёт, ходит, а божьей искры в нём нет.
Оболочка пустая, послушная. Ни мыслей, ни желания, ничего. Кукла из
мяса, не более.
И вот понимал же Дуров, что нет вины
Норико в этой беде. Понимал, но всё одно без злости смотреть на
гадюку узкоглазую не мог. И даже осознание того, что самой нихонке,
как матери, тяжелее его приходиться может, отношения не меняло.
Впрочем, по ней и не сказать было, что горе её как-то тронуло. Так
и ходила по поместью с лицом каменным, будто и не здесь она
вовсе.
Детей Васьками назвали. Василием и
Василисой соответственно. То ли такую шутку тошнотворную боярин над
собой пошутил, то ли попросту из суеверия тёмного такое ляпнул,
дескать имя-то одно, может и минует чаша сия, неведомо. Очень уж
пьян Анатолий Ильич тогда сделался. Так и ползали по детской два
голозадых Васьки, будто символ неотвратимости.
Но на том беды Дуровых не закончились:
подошло время старшему инициацию проводить. Собрались всей роднёй,
как положено, в зале алтарном, Димка кровью на камень капнул и...
Ничего. Вот совсем ничего, никакого отклика. Впрочем, Дмитрий-то в
бояре и не рвался — не тот характер у парня. Вырос он задумчивым да
мечтательным, холст и краски с карандашами: вот, пожалуй, и всё что
ему от жизни было надобно.