Вслух сказала:
- Спи, милый,умаялся небось за день…
Доброй ночи!
Муж ответил размеренным надрывным
храпом.
- Хорошо хоть не пытает долго… -
подумала Тоня, уходя на кухню. В чугунке на приступке печи стояла
тёплая варёная в мундирах картошка.Быстро сгребла в узелок,
суетливо перекрестилась. Покрыла голову платочком, одела пальтишко
и вышла в зябкий коридор.
Окно подвала выходило во двор, и
походило на обычное цокольное, только уходило в землю не до
половины, а целиком. Сбоку от него обложенная кирпичом, накрытая
сверху черепицей ниша. Она свободно пропускала отхожее ведро и дары
Тони со стола мужа - прокурора. Сердце гулко билось в груди.
Купчиха встала на колено и пошарила рукой в кромешной темноте. Рука
Мариса подала дужку ведра. Потянула аккуратно - точно клад, какой
из земли доставала. Потом опустила вниз узелок с картошкой. Сходила
к сараю и выплеснула в выгребную яму, содержимое ведра.
- Дерьмо пахнет одинаково, что у
контры, что у прокурора. – Мудрые мысли приходили в её голову не ко
времени, да и не по рангу.
Через пару минут ведро стояло уже
напротив подвального окна. Марис,что - то шептал и тянул к её руке
узелок. Она приняла его, накрыла нишу черепицей и заспешила к
двери.
В коридоре раскрыла платок и диву
далась. Золотые руки у Мариса! Лошадь – игрушка из соломы, так и
просилась в руки…
* * *
Удивительно, но месяц пролетел
незаметно. Минул очередной праздник с митингами и транспарантами, и
с неба посыпали первые белые мухи.
Беда пришла, откуда не ждали. Миша,
который уж день маялся животом, да так, что о службе своей забыл и
готов был на стенку лезть от боли. Тоня отправила дочь к сестре,
чтобы под ногами не путалась и отцовские маты не слышала. Последний
то орал надрывно, то стонал еле слышно, точно собака скулила. У
него поднялась температура, живот болел больше справа. Вначале
Михаила подташнивало, а теперь и вовсе донимала постоянная
рвота.
Больница районная совсем рядом – да
что толку! Единственного хирурга сам Михаил к высшей мере наказания
за вредительство представил. Да ещё и отчитался перед Курском,
сколько врачей в районе заговорщиками против советских людей
оказались.
Михаил свято верил в троцкистскую
ячейку эскулапов и вначале к себе их на выстрел не подпускал. Потом
вызвал молодого ещё безусоготерапевта Рейха, тот его послушал.
Померил температуру. Пощупал живот. Надул свои почти детские щеки и
важно изрёк: