— Тяжко мне, батюшка, — вздохнула Алана. — А тебе разве
нет? Ведь Мелисса мне все равно что сестра была. Помнишь, мы с тобой и матушкой
в сиротский дом ходили, чтоб детишкам ватрушек отнести, а там Мелисса, девчушка
голубоглазая, подошла ко мне и спросила, я ли ватрушки те пекла? Я ей ответила,
что нянюшкиных рук дело, так она попросила, чтоб мы в следующий раз нянюшку с
собой привели, уж больно Мелиссе хотелось печь выучиться. И так мне это в
сердце запало, что я весь вечер вас с матушкой просила взять ту девчушку к нам,
чтоб нянюшка ее и правда стряпать научила, да и мне было б с кем играть.
— Ну взяли ж. Тебе отказа у нас никогда ни в чем не было.
— Взяли, — горько кивнула Алана. — На кухне прислуживать.
— Да уж все лучше, чем в сиротском доме-то!
— Мелисса потом говорила, что благодарить нас никогда не
устанет, ведь обучили ее делу любимому.
— Ну! И я о том! Доброе дело для сироты сделали!
Но Алана и не слушала, говорила и говорила, глядя в
стену, будто там Мелиссу видела. А Редрик слушал жадно, сам не понимая, зачем
стоит и ловит каждое слово.
— Вы-то с матушкой ее так и хотели при себе стряпухой
оставить.
— Было такое. Да только нянюшка твоя померла, а после
выяснилось, что шкатулку монет Мелиссе оставила. Та сразу домик этот выкупила и
под булочную обустроила. — Староста кашлянул: — Я вот одного в толк не возьму:
когда эта старуха, нянька твоя, столько монет скопить успела… Уж не утаивала ли
те, что мы ей на хозяйство давали…
— Это я, батюшка, все устроила.
— Ты? — удивился Деян. Нахмурился.
Кивнула Алана.
— Несправедливым мне показалось, что Мелисса свой дар на
кухне нашей похоронит. — Обвела Алана взглядом стены, умолкла. А когда снова
говорить начала, голос глухо звучал: — Сколько раз здесь, в этом самом доме, Мелисса
нас принимала да чаем с вкуснейшим печевом угощала — не счесть! А сколько раз
мы с ней на танцы ходили… А сколько раз… — Алана снова всхлипнула. — Да разве
можно ж так с сестрой? Ведь мы ж…
— Все, хватит. Хочешь здесь сидеть, сиди хоть всю
оставшуюся жизнь! — перебил дочь Деян. Видно было, что устал выслушивать
стенания дочери. — Только жертва Мелиссы тогда зряшная будет! А этого она для
тебя, видят боги, не хотела!
Плечи у девицы поникли. Видно было, что выговорилась и
полегчало ей, кончился запал. И слезы тоже кончились.