- Сука! – заорал он, вскакивая и
пятясь от меня, потому что часть рвоты попала на него.
Он схватил меня за косу - нет! надо
обрезать волосы, надоело! - и оттянул голову назад.
- Думаешь, так легко можешь
отвертеться? – бесновался он. – Не выйдет! Сейчас ты вымоешь свой
грязный рот и будешь делать то, чем занимаются твои подруги!
Смотри, с каким усердием они обучаются!
- Если твой хрен каким-то образом
окажется у меня во рту, я его откушу! Обещаю! – скривившись от
спазм, просипела ему.
- Тогда я убью тебя! – взбешенно
пригрозил он.
- И что? Думаешь, это поможет отрасти
твоему члену заново? – усмехнулась я.
Командир пыхтел от злости, не
придумав еще, на что решиться, когда я заорала:
- Отпустите девочек, уроды, и пусть
отсохнут ваши стручки!
Кричать мне пришлось, глядя на
командира, потому что он держал меня так, что головой было не
шевельнуть. У него от неожиданности расширились глаза, он отшвырнул
меня со всей силы, я отлетела от него, ударившись о стену.
- Я все-таки проучу тебя, сучка! –
рычал он, натягивая штаны. – Сейчас пройдусь по тебе плетью, тогда
посмотрим, что ты запоешь!
- Нет, командир! – вдруг услышала
холодный голос Стария. – Шкуру попортишь, в цене потеряем.
- Тогда убери их отсюда! – приказал
старший, отшвыривая в бешенстве стул.
Я встала с пола и увидела девочек, их
тоже стошнило, бледные и измученные они еле стояли, поддерживая
друг друга. Мы выходили из каюты, с трудом переставляя ноги,
видимо, чтобы не раздражать командира, нас всех троих грубо
схватили за шкирку и доволокли до люка, но сталкивать не стали,
подождали, пока мы спустимся сами. В данный момент у этих ублюдков,
надо полагать, над всеми чувствами возобладали алчность и
расчетливость, только этим можно было объяснить столь бережное
отношение к «товару».
Второй день плавания подходил к
концу, больше нас не трогали. Люк открывался только для того, чтобы
передать хлеб и воду, да вынести ведра с испражнениями. Все пленные
справляли нужду в эти ведра в трюме, выделив для этого угол,
поэтому запах в помещении стоял отвратительный, казалось, он въелся
в каждого из нас.
В тот раз, когда мы вернулись в трюм,
наши матери, вопреки указаниям бандитов, ждали нас у лестницы. Мы,
не сговариваясь, уткнулись им в грудь и заплакали, точнее, зарыдали
в голос. Они утешали нас, каждая – свою дочь, ласково гладя по
голове, шепча какие-то успокаивающие слова, и плакали вместе с
нами. Для меня все произошедшее было сильным потрясением, трудно
даже представить, что чувствовали девочки. Мы долго сидели вместе,
обнявшись, пока мать Аделии не спросила: