— Чего тебе? — спросил ее.
— Спасибо, — сказала она.
— Ты пауков боишься?
— Ага.
— Зря. Они полезные. Их яд лечит от паралича, если вводить его
под кожу. Только одного паука мало, нужно десять. Я его выбросил,
чего трясешься?
— Замерзла. Я бы лучше на кухне работала, там тепло. Только меня
не берут на кухню.
— Почему?
— Говорят, без сопливых скользко, — вздохнула она. — Меня зовут
Мышь. А вас?
Илан взял вторую чистую банку, достал флягу с чаем, вылил в нее
остаток и велел:
— Пей.
Она отхлебнула, но весь пить не стала, куда-то с этим чаем
наладилась. Склянки у Илана кончились, можно было возвращаться и
искать новые. Но он спросил ее, кому она собирается помочь.
Оказалось, мальчишке, соседу по кварталу, которого торгаш ударил
топориком по руке за кражу булки. Отрубить не отрубил, но руку все
равно пришлось отнять. Мальчишка был сиротой, так что штраф за
самоуправство и членовредительство булочник платил не родителям, а
в городскую казну. Мальчишка же, как был голодным, так и остался,
только теперь без руки. Пациента этого Илан знал. Уже успел
поспорить насчет него с Гагалом, сыном ректора Ифара, хирург из
которого был, как из стеклянного чайника копыто. Руку можно было
спасти, а тот резал дважды — первый раз неудачно, рана повела себя
плохо, пришлось отхватить еще раз на пядь выше. Попутно узнал, как
девочка попала в поломойки. Когда ей месяц назад исполнилось
тринадцать, мать велела, чтобы она теперь кормилась сама, и Мышь
пошла наниматься в веселый дом. Но ее не взяли в проститутки,
хозяйка сказала, ты маленькая, косоглазая, голос у тебя писклявый и
смех, как у курицы, кормить-одевать тебя надо, а денег за тебя
приличных никто не даст. Вот и пришлось идти мыть полы, куда
получилось пристроиться. Хоть очень холодно, далеко от дома и
платят, как придется.
Снова соваться к чужому пациенту, а, значит, повторять конфликт,
Илан не стал, благо со второго раза у Гагала получилось лучше.
Прошел с Мышью большую часть пути и попрощался, сказав, куда потом
занести освободившуюся посуду. Рассказывая свою историю, Мышь не
жаловалась, наоборот, ей было смешно. Раньше Илан и сам так жил,
сам такой был, сам думал — а что, разве не у всех так? Все же
просто.
Дурацкий Ходжер. Как теперь вернуться в прежнюю Арденну?
* * *
— Что, думаешь, поведется? — спросил Аранзар Джениша, когда они
отошли шагов на двести от госпиталя и ведущая с холма мостовая
перешла в ступеньки. — Кольцо, кстати, верни.