Может быть, вернулся не только не в то время, но и не в то
место. Бывало здесь и раньше, что ложился и даже не таял снег.
Призрак Ара поднимался из песков Мертвой пустыни, смывал прибрежные
постройки, топил трущобы и доходил до самых Грязных пещер.
Случалось такое, и не раз. Теплой и светлой от этого Арденна быть
не переставала. Просто, чтобы увидеть это, нужно оставаться прежним
Иланом, оборванцем из дальнего пригорода, найденышем из тростников,
которого воспитали простые, бедные, но легкие люди, у которых и
сегодня ничего нет, но все хорошо. Новому Илану, у которого все
есть, но которому ничего не нужно, лучше было оставаться на
архипелаге.
Может быть, сам виноват. Прочитал лишних книг, заразился в них
холодной северной тоской по чему-то несуществующему. По волшебному
городу, в котором все просто. Но которого нет.
В дверь никто больше не стучал. В сплошной череде посетителей
образовался просвет. Илан поддернул воротник шерстяного ходжерского
кафтана, который спасал от холода, но не от сырости. Спрятал в стол
инструменты и тетрадь. Ноги и руки у него сильно мерзли. Казалось,
на улице и то теплее, чем под серыми госпитальными сводами.
Третьего дня он нашел в госпитальных кладовых и принес в
лабораторию полуведерную стеклянную бутыль, набрал на кухне
кипятка, налил в нее, поставил под столом, накрыл одеялом и грелся.
Потом отдал эту бутыль больной чахоткой женщине. Ночью из-за бутыли
другие больные устроили драку и бутыль разбили. Так добра не
получилось никому, и Илан решил не выходить с добрыми делами за
пределы рабочих обязанностей. Это Арденна. Здесь многое необходимо,
но все это нельзя. Из полезного у него оставалась обшитая мехом
фляга, предназначенная для сохранения льда раскаленным арданским
летом. Для сохранения горячего чая нежданной арданской зимой она
тоже отлично подошла. Илан сделал оттуда глоток, спрятал флягу за
пазуху. Нужно было отнести пару стерильных банок для сбора мокроты
санитаркам в южный корпус.
Илан вышел в коридор, повернул к южной лестнице, шагов через
тридцать в полутемном коридоре чуть не споткнулся о девчонку лет
двенадцати-тринадцати. Она махала тряпкой на стену и повторяла:
— Паук, уходи! Уходи, паук!
Илан молча заставил ее посторониться, открыл одну из банок,
поймал большого черного паука и закупорил крышкой. Дошел до
ближайшего окна, приподнял тростниковый ставень и выпустил паука на
улицу. Снаружи было так же сыро, но, и правда, теплее, чем в
коридоре. Иди, паук, погрейся. Повернулся идти дальше, снова чуть
не споткнулся о ту же самую девчонку. Маленькую, худенькую, с
острым личиком и глазками-бусинками, один из которых чуть косил к
носу.