Влад кивнул, погруженный в свои тяжкие мысли.
Уехать возможно что навсегда, никому ничего не сказав,
показалось Насте невежливым. К тому же она знала прекрасно, как
мало в деревне событий. Их визит здесь будут вспоминать еще долго.
Поэтому решительно толкнула отпертую уже калитку и постучалась в
дом.
— Ну, мы поехали, – сообщила она тете Свете. – До свидания,
наверное, даже – прощайте. Боюсь, мы нескоро вернемся.
— Погоди, Настен, зайди-ка на минутку, – тетка быстро огляделась
и затащила девушку в дом. – Во-первых, я вам пирогов положу, и не
отказывайся – дорога длинная, Беринг твой сказал, что в Питер
намылились. Домашние пироги всяко лучше, чем забегаловки
придорожные. А во-вторых… Не хотела я говорить при муже твоем, мало
ли… Студент твой приезжал этой зимой. Тебя искал. В доме ночевал.
Не знаю, может, важно это. Просил передать, что если ты вдруг
вернешься – чтобы обязательно позвонила, у него к тебе разговор
важный есть.
— А дом, случайно, не после его визита сгорел? – с подозрением
спросила Настя.
— Случайно нет. Месяца два с тех пор прошло.
— Спасибо, тетя Света. За все спасибо.
— Не за что, дочка, поезжай с Богом.
Вот, значит, как. Валька приезжал. Зачем, почему? Что ему от
Насти может быть нужно? Звонить она, конечно, не будет. Владу это
должно не понравиться. В хрупких их отношениях только Валек еще не
хватало.
***
Кладбище, старое как этот мир, было недалеко от деревни.
Когда-то здесь была и церковь, но давно разрушилась, а
восстанавливать, понятное дело, ее не спешили, да и никому это было
не нужно. Жители Глухаревки по праздникам ходили через лес в
соседнее село, где была часовня. Настя там была один только раз,
когда бабушку отпевали. Зато на кладбище бегала часто. Сначала
скрывалась там от матери, у которой порой бывали приступы странной
злости, потом – сбегала от строгого отчима и кричащего младенца в
доме. Сидела на могилке у бабушки, разговаривала с ней. Цветы
сажала. Теперь вот к матери шла. И Ваньку понимала очень хорошо:
пока родных ушедших вспоминаешь, вроде бы как они и не совсем
мертвые. Живут внутри тебя. Хорошо, что она мать в последний путь
не провожала, одним страшным воспоминанием меньше.
Машина, даже большая и мощная, проехать близко к кладбищу не
смогла. Дорога представляла собой месиво из липкой рыжеватой грязи,
льда, камней и каких-то досок, видимо, выложенных для тех, кто
ходил в это печальное место к своим предкам. Пришлось вылезать,
натягивать резиновые сапоги и прыгать как зайцы. Могила Марии
Анискиной нашлась быстро: с прошлого года новых захоронений здесь
не было. Но даже если бы и были, пройти мимо ее скромной могилы
было никак не возможно: на бурой земле, на прошлогодних ветках ели
лежали алые как кровь гвоздики. Много, целый ворох. Довольно-таки
свежих, живых.