— Так вы и белок этих диких забрали?
— Ну конечно, а разве можно было по-другому?
Дождались Ваньку, с трудом тащившего огромный бокс- холодильник
с урсулийской снедью. Здесь были: и рыба соленая в подарочной
упаковке, и румяный окорок, головка роскошного козьего сыра,
несколько кругов колбасы, упаковка чипсов из нежной крольчатины,
большая стеклянная банка крупной красной икры. Настя еще громко
ворчала на мужа, что столько им не съесть ни за что, а он
посмеивался и упаковал все в дорожных их холодильник.
Прошли в ухоженный двор. Да, не все деревенские жители были
такими, как думала Настя недавно. Гришины жили если и не богато, но
в полном достатке. Сразу видно, что в доме был крепкий хозяин.
Крыльцо не скрипело, двери все закрывались отлично, да и двор
радовал своей ухоженностью: чистый газон, еще серо-желтый, с
пятнами последнего снега, сад уже весь побелен, лавочки крепкие в
палисаднике, крепкая сруб-песочница. И качели, мечта всего
Настиного детства.
— Светк, а я гостей к нам привёл! — рявкнул дядя Валера. — Давай
чайник ставь! Вы проходите, я хоть штаны надену пока и порося
покормлю. Рано как приехали… В самый раз к завтраку.
Тетю Свету в лицо Настя не помнила совершенно, зато та ее сразу
узнала… ну или сделала вид, а вот Ванька вызвал у неё бурное
восхищение.
— Как вырос-то! — ахала тетка. — И подстрижен по-городскому!
Глянь-ка, в джинсах! А ну, Иван, скажи, небось и в школу
ходишь?
— Угу. В шестой класс уже.
— А учишься как?
— Ну… средне, — вздохнул Ванька. — По математике десятки… в
смысле, пятерки, а вот язык мне совсем не даётся, и сочинения
писать не умею. У меня или рассказывать получается, или ошибки не
делать. Все вместе — никак.
— Так ведь он в школу-то и не ходил, — радостно сообщила
молчавшему Берингу, с трудом разместившемуся на крошечной кухне,
хозяйка дома. — Да и когда ему было, за сестренками своими
присматривал, грибы да ягоды собирал, в огороде копался. Да и зачем
в деревне эта учёба? Вон у меня Данька после девятого класса на
тракториста пошёл и теперь дом себе строит кирпичный, с нами-то
жить и не хочет уже.
— Конечно, не хочет, — хохотнул появившийся в дверях Гришин —
уже в потертых джинсах и клетчатой рубахе, что, должно быть,
обозначало у него парадный наряд. — Ты же вокруг него как курица
кудахтаешь, какой мужик это вынесет? Вот скажи, Настенька, ты тоже
мужу трусы и носки утюжишь?