В этот отчаянный момент он вспомнил о листе бумаги положенном матерью в карман его гимнастерки. Доставать его не было времени, и Христолюбов стал, заикаясь и путаясь, шептать слова молитвы:
– Живый в помощи Вышняго… в крове Бога Небеснаго водворится… Речет Господи… заступник мой еси и Прибежище мое… Бог мой, и уповаю на Него…
А стрельба тем временем стала стихать. Склон дюны зиял сотнями дымящихся воронок. Где-то раздавался срывающийся на фальцет вопль:
– Мамочки, нога! Нога моя! Мамочки! Ааааааааааа!
Танки снова разом двинулись вверх по склону. Христолюбов вперил свой взгляд в надвигающуюся на него черную громадину. Под напором несшейся машины, он непроизвольно сделал шаг назад и, упершись в стену окопа, сполз спиной на дно. Как из колодца Христолюбов смотрел на кусок неба. Сначала на голубом фоне показался хобот орудия, затем часть башни, а потом в окоп упал ссунутый гусеницей бруствер, привалив ноги солдата. На миг в окопе стало темно. Христолюбов прикрыл голову ладонями. Трак вражеской машины прошел над макушкой солдата.
Проутюжив окопы, немцы остановились посреди бывших позиций погибшего Добровольческого батальона. Не в силах убрать руки от головы и разогнуться Христолюбов продолжал сидеть в своем полузасыпанном окопе с зажмуренными глазами. Он слышал, как в танках стали откидываться крышки люков и по броне забарабанили шаги спрыгивающих на песок фашистов. Отовсюду стала раздаваться чужая лающая речь и громкий смех. Внезапно сквозь хохот и рычание дизелей послышался голос младшего сержанта Рябцева:
– Что?! Закурлыкали гуси херовы?! Радуетесь, что не одного вашего сундука не спалили?! Погодите, за нами ребята покрепче стоят, не чета пацанам этим! Еще увидите…
Выстрел оборвал недолгую тираду Рябцева.
К краю окопа, в котором сидел Христолюбов, кто-то подошел. Введенный в состояние глубокого ступора проехавшим над головой танком, солдат был неподвижен, и лишь продолжал твердить про себя слова забытой молитвы. Помочившись на припорошенную песком спину якобы убитого русского солдата, танкист бросил в окоп окурок сигареты и злобно выругался:
– Schaiße!3
Окурок щелкнул Христолюбова по пилотке, и отлетел в сторону. Гимнастерка, смоченная потом и чужой мочой, противно прилипла к спине. Клокотавшие внутри обида и унижение успешно гасились все тем же неутихающим страхом.