Каким же счастьем было вновь оказаться в седле! Зубаська не то,
чтобы была очень рада возвращению наездника: немолодой кобыле
вполне неплохо жилось и без меня, в теплом стойле и с обильным
питанием. За дни моего отсутствия она совершенно не застоялась и уж
точно не рвала удила, но все же исправно трусила вперед. Наконец-то
я передвигался с нормальной скоростью.
Других лошадей я решил с собой не брать, не был обязан.
Медальоны и снаряжение следовало по возможности обязательно вернуть
в Орден, хоть от этой необходимости меня и избавил Тамсин. А вот
лошадей — нет, только сообщить о местонахождении. Дальше — забота
Ордена.
Кривой Лес быстро превратился в темную полосу далеко за спиной.
Вокруг на сколько хватало глаз простирались поля, перемежаемые
редкими рощицами. Лето уверенно вступало в свои права: на голубом
небе не было ни облачка, Очаг горел ровно и уверенно. Гудели пчелы,
деловито снующие среди цветов. Мерно топала по траве Зубаська.
Лошадь периодически останавливалась, чтобы сорвать мягкими губами
особенно аппетитный пучок. Я ее не понукал — после мрачного
Криволесья сам наслаждался спокойствием и простором.
Потянулись неторопливые дни в седле, среди равнин и цветов. Я
как-то незаметно привык к одиночеству и даже стал находить в нем
удовольствие. Было странно и одновременно приятно никуда не
спешить, не выискивать повсюду следы чудовищ, не заезжать в каждое
встречное село с расспросами из разряда “а нет ли тут у вас, добрые
люди, каких упырей аль иных гнусных тварей? Нету? Точно?”.
Несколько раз мой путь пересекали подозрительные шлейфы, но я даже
не утруждал себя их изучением. Зачем? Я больше не егерь. Формально,
конечно, да, но какой спрос может быть с хромого калеки?
Поначалу я немного переживал из-за своей медлительности.
Казалось, что я таким образом предаю память Хервита и других членов
отряда. Что нужно как можно быстрее донести до руководства их
трагическую историю. Умом я понимал абсурдность этого желания.
Хервит мертв. Как и Халмон, Карсон и Зервен со своим питомцем. От
того, когда именно равнодушный служка вычеркнет их имена из толстой
учетной книги, не изменится ровным счетом ничего. И все же казалось
неправильным наслаждаться жизнью, пока товарищи гниют в
безвестности на старом кладбище у мертвой деревни.