– Ну, ты ведь не Сальери, чтобы осознавать свою зависть. Да и Сальери осознает ее в угоду публике, чтобы аплодисменты сорвать. Настоящая зависть тем и страшна, что ее осознать нельзя.
– Добрую, хорошую зависть – можно. Надо только взять на себя мужество.
– Однако замысловатая позиция. Тут и мужество тебе, и добрая, хорошая зависть.
– А что ты ершишься? – спросил Женя.
– Я не ершусь, я резвлюсь. Перевожу все в шутку, сношу, так сказать, оскорбление, беру на себя мужество, – ласково передразнил Филя.
– Ты о чем?
– О том, что – никогда не хвали перед мужем его жену. Чужую можно, но вот того, который перед тобой предстал, – ни-ни! И свою тоже не хвали. Ни в очи, ни заочно.
– Но у меня нет таковой…
– Будет. Ты станешь со временем страшным подкаблучником, ужасающим.
– Ты знаешь, мне кажется, что, наоборот, я жене буду жутко изменять, на всю ивановскую, – посетовал Женя убежденно.
– Всем подкаблучникам загодя так кажется. А ветреники, те убеждены в своей грядущей верности. А может, ты, так сказать, стяжаешь ратной славы? – осторожно спросил Филя.
– Что за дичь… – потупился упрямо Женя.
– Ты ведь увлекаешься военной историей…
– И что с того?
– Может быть, ты увлекаешься, потому что ждешь боевую подругу? Ждешь свою Жозефину, свою леди Гамильтон?
– Нет. Я просто хочу стать учителем истории. Бросить офисную суету, одинокие коммерческие командировки и учить детишек истории.
– Где ты раньше был, почему сразу не пошел на исторический факультет?
– Не пошел, потому что ты меня заморочил, – обвинил Женя.
– Чем?
– Праздником. К которому я не предназначен. Только недавно я понял, что настоящий праздник в прошлом. В историческом прошлом. Там мой триумф. – Женя влажно глянул исподлобья.
– И вот ты хочешь стать школьным учителем истории, – участливо подытожил Филя. – Ты станешь учителем, тогда к тебе спустится твоя Валькирья, твоя леди Гамильтон. Ты изранен однообразием дней, как адмирал Нельсон, и вот звучит школьный звонок и входит в класс она, с высокой прической, ястребиными бровями…
– Я изранен, как адмирал Нельсон, не однообразием дней, а тобой, – исправил Женя.
– Скажешь тоже. Я дал тебе в зубы раза два. Веником, правда, еще хлестнул по роже и с загипсованной ключицей в лужу на школьном дворе уложил… – умиленно вспоминал Филя.
Женя качнул головой с уязвленной иронией: