-
Что вы такое говорите, сударь, это невозможно, - пролепетала я, впившись ногтями
в ладонь и сдерживая навернувшиеся от обиды и отчаяния слёзы. – Я же приличная
девушка… Давайте, я стану вашей горничной, или ещё готовить умею…
-
Нет, - покачал головой мужчина, даже не собираясь представляться, кстати. –
Только на моих условиях, мисс Дорси. Но могу вас обрадовать, ваша невинность не
пострадает, - гадко усмехнулся он, и лицу снова стало жарко от двусмысленности
его фразы. – Есть много других способов удовлетворить мужчину, и вам придётся
научиться им. Да, предвосхищая ваш вопрос, в случае, если вы не согласитесь,
вас ждёт долговая тюрьма. Там с вами точно не будут церемониться.
Я знала, что это так. «Долговая тюрьма»
звучало ещё страшнее, чем «девушка для утех». И потом… он что-то сказал о
сохранении моей невинности… Может, всё не так страшно, как мне рисует
разыгравшееся воображение?
-
У тебя нет выбора, девочка, - тем же мягким голосом произнёс незнакомец. –
Завтра утром я вернусь, и ты поедешь со мной, или я выставлю тебя из моего
дома, - он выделил местоимение, - и дальше с тобой будут разбираться приставы.
После чего он поднялся и вышел, не
прощаясь, а я осталась сидеть в гостиной, потерянная, испуганная и онемевшая.
Всё случилось слишком быстро, я не могла осознать, что осталась нищей и
практически на улице. И чтобы закрыть долги погибшего брата, мне придётся
заплатить своим телом. Посидела, уставившись в одну точку и пытаясь отогреть
заледеневшие руки, потом встала и пошла бродить по дому, который уже не принадлежал
мне. Вспоминала детство, мамину улыбку – это всё, что осталось, даже лица
толком не сохранилось в памяти. Наша семья не была богатой или титулованной, папе
в наследство досталось лишь небольшое поместье с землёй, с которой мы и имели
скромный, но нам хватало, доход.
Теперь… Теперь я осталась одна, нищая, и
без надежды на помощь – обратиться не к кому. Пойти к городской страже? А что я
им скажу, что мне угрожал какой-то господин, чьего имени я не знаю? Он прав в
одном, карточный долг священен, и раз Никласа больше нет в живых, то долги
переходят к его родственникам. То есть, ко мне. Мысли плавали в голове
туманными лентами, не цепляясь ни за что, я потерянно заходила из одной комнаты
в другую, только сейчас обращая внимание, какое всё потёртое и старое. Почти не
осталось бронзовых подсвечников, милых моему сердцу безделушек из фарфора, не
увидела я и изящного туалетного столика в бывшей маминой спальне. Когда его-то
Никлас успел продать? И как я этого не заметила? Густой полумрак не пугал,
свечи я не зажигала, а потом, добравшись до своей комнаты, повалилась на
кровать, не раздеваясь, и едва смежила веки, как провалилась в тяжёлый сон без
сновидений, до самого утра. А утром разбудил настойчивый звонок в дверь…