— Не будет… — Девушка наклонилась к
Генриху и поцеловала его в холодные губы. У него не было сил
ответить на поцелуй, и он только слабо улыбнулся:
— Поцелуй воскрешает только в
сказках, к сожалению… Но все равно спасибо, что попытались. Мне
было очень приятно… Вы так уже однажды целовали меня… Правда, это
было во сне… А теперь идите, мне еще надо кое-что сказать Егору…
Выше голову и не грустите… — Он бессильно закрыл глаза.
Екатерина медленно вышла из комнаты.
На душе у нее стало пусто и холодно.
— Егор, он тебя зовет. — У девушки
комок стоял в горле. Она забралась на диван с ногами, обхватила
руками колени и замерла.
Егор был у барона совсем недолго. Он
подошел к Екатерине и протянул ей нож.
— Велел передать вам.
Девушка вынула нож из кожаных ножен.
На лезвии она увидела гравировку герба фон Бергов — три горные
вершины и над ними цветок эдельвейса. Она положила лезвие на свою
раскрытую ладонь, и лезвие покрылось росой. Екатерина вспомнила,
как барон спас ее в лесу от рыжей ведьмы, и ей стало совсем плохо.
Слез не было, и от этого становилось еще больнее и тяжелее.
— Вам надо поспать, — мягко сказал ей
Егор. — Врач оставил настойку, она поможет вам заснуть.
— Нет. — Екатерина решительно встала.
— Я останусь с ним.
Она вернулась в спальню, забралась на
кровать и села рядом с бароном. Он был в забытьи и не видел ее.
Девушка положила обе ладони на рану и с отчаяньем подумала, что
готова отдать все, лишь бы он поправился. Ее ладони начали теплеть.
Это была последняя надежда.
Екатерина не знала, как долго она
сидела рядом с фон Бергом — может быть час, может быть три, а может
и дольше. Ее руки затекли и начала болеть. Наконец она
почувствовала, что тепло ушло из ладоней, и она больше не может
вернуть его. Силы тоже оставили девушку. Она беспомощно
прислонилась к изголовью кровати и забылась сном против своей
воли.
После того как врач вколол в вену
Генриха не то морфий, не то еще какую-то дрянь, боль не прошла
полностью, но стала тупой и менее резкой.
Фон Берг погрузился в тяжелый бред.
Дышать было трудно. Он увидел, как на грудь ему уселась нагая
Полина и снова и снова с жестоким удовольствием вонзала в него свои
острые когти. То ли это был страшный сон, то ли явь… Она терзала
его и смеялась в лицо своим чистым серебристым смехом. Он не мог
пошевелиться и сбросить ее. Генрих понял, что все кончено и он
умирает.