Теперь он явственно видел, что за
всеми убийствами стояла его бывшая любовница. Как же он сразу не
догадался?
Когда-то все погибшие вольно или
невольно обидели или оскорбили Полину — директор театра, который не
сделал ее примой. Его жена, занявшая заветное место. Блестящий
полковник, удачно женившийся после того, как Полина сама же его и
бросила. Молочница, которая радостно напомнила графине, увидев ее в
городе, как та бегала к ней за молоком, когда была еще
девочкой-подростком. Торговка, сказавшая ее горничной, что госпожа
графиня ничем не лучше проститутки. Эти случаи вызывали у Полины
приступы дикой злости, и она всегда долго и возмущенно рассказывала
о них Генриху. Как он об этом не вспомнил, о чем вообще думал? И
все остальные погибшие, видимо, тоже чем-то задели чрезмерное
самолюбие графини.
Но Егор услышал его и должен
понять.
Почему Полина стала ведьмой, да еще
такой? Неужели из-за него? Как ей это удалось? Он уже не
узнает…
Фон Берг снова провалился в темную
бездну. Полина исчезла, растворившись в кровавой пелене. Что-то
теплое легло на грудь, и боль постепенно стала отступать.
* * *
Генрих проснулся от того, что болела
каждая клеточка его тела. Он с трудом открыл глаза. Окна были
плотно задернуты шторами, и свет почти не проникал внутрь. Сумрак
окутывал просторное помещение спальни. В комнате удушливо пахло
лекарствами. Фон Берг попытался сесть, но резкая боль в груди
остановила его. Генрих повернул голову в сторону окна, стараясь
понять, какое теперь время суток.
К своему неописуемому удивлению на
расстоянии вытянутой руки он увидел Екатерину. Она свернулась
калачиком на краю кровати и мирно спала, положив обе руки себе под
голову. Ее светло-серое шелковое платье было сильно помято и
перемазано кровью. По-видимому, его кровью... Однако вид ее был
безмятежен, и она счастливо улыбалась во сне. Барон не верил своим
глазам.
— Катрин… — тихо прошептал он, не то
позвав ее, не то просто подтверждая неожиданный факт ее присутствия
на кровати рядом с ним.
Ему непреодолимо захотелось
дотронуться до нее, чтобы убедиться, что это не видение и не сон.
Но он остановил себя — пусть спит. А если это бред, он готов
находиться в таком берду как можно дольше.
Дышать было тоже больно, и Генриху не
хватало воздуха. Он тяжело перевел дыхание и судорожно глубоко
вздохнул. Екатерина спала очень чутко и, видимо, даже во сне
прислушивалась к каждому шороху. Она мгновенно открыла глаза,
широко и лучезарно улыбнулась барону и порывисто села на кровати.
Девушка машинально пригладила свои взлохмаченные волосы.