В голове загудело. Только бы не потерять сознание! Я схватил его
за правую кисть обеими руками и вывернул сустав. Хруст костей и
крик возвестили, что приемчик удался. Я с трудом оттолкнул вопящее
тело от себя и вскочил на ноги. Широкомордый, прижав свернутую
кисть к груди, блажил и пытался встать на ноги, но адская боль не
давала ему этого сделать. Я потушил его потуги ударом ноги в висок.
Хрясь! И его туша расстелилась на земле без сознания.
Резкая боль обожгла бок, а в глазах потемнело. Я сразу ничего не
понял. Зашатался и сполз на землю. По коже под рубахой струилось
что-то теплое. Я поднял глаза, надо мной навис второй гопник с
окровавленным ножом. Он лыбился и явно намеревался пырнуть меня
второй раз.
— Ну что, сучонок? Готов сдохнуть? — прошипел он в ядовитом
оскале.
На хрена такое спрашивать? Чтобы упиваться своей властью над
жертвой? Я истекал кровью и не мог встать, но мои руки лихорадочно
шарили по земле в поисках камня.
Рябой опустился на колено, вдавив ногой мою грудину в легкие.
Еще немного, и хрустнут ребра. Он приставил нож к горлу:
— Спокойной ночи, фраерок!
Хрясь! — обломок кирпича впечатался ему в висок. Моя ослабленная
рука не смогла проломить кость, но и этого хватило, чтобы вырубить
Рябого. Он упал прямо на меня. Уже плохо соображая, я словно сквозь
сон слышал, как завопила какая-то тетка:
— Убили! Милиция! Убили!
***
Просыпаться не хотелось. Тяжелая голова прилипла к подушке
намертво. Блин! Видать, опять вчера отравился печенькой. Сколько
раз зарекался не мешать беленькую с пивом! И на работу, наверное,
уже опоздал. Или сегодня выходной? Ни черта не помню. Не открывая
глаз, я пытался сообразить — почему не прозвенел будильник? Судя по
громкому щебетанию воробьев и звуку автомобилей за окном уже давно
белый день на дворе.
Протяжный звук пионерских горнов резанул по ушам. Вслед зазвенел
задорный детский голосок:
— Здравствуйте, ребята! Вы слушаете пионерскую зорьку!
И тут я все вспомнил. Открыл глаза. Все немного в тумане.
— Панов! Выключи радио! Ты не один в палате! — отчитывал кого-то
сварливый женский голос.
Я огляделся. Лежу на пружинной кровати под капельницей в просторной
комнате с крашенными до уровня плеч стенами и побеленным потолком.
Кроме моей кровати здесь еще пять таких же. На некоторых сидят люди
в больничных пижамах и читают газеты. В проходе, уткнув пухлые руки
в бока, стоит наливная тетка в белом халате с “гнездом вороны” на
голове. На вид ей лет тридцать-сорок. Точнее не могу определить.
Такая дородная дама может оказаться как и молодой, так и чуть
забальзаковского возраста. Еще эта дурацкая завивка на голове.
Напоминает кудрявого льва или Пугачеву. Не пойму, кого
больше.