Ширейлин не знал, сколько времени находился в заточении, так как
не видел солнечного света очень и очень давно. Периодически его
кормили, но парень сомневался, что есть какой-то определённый
график. Он был уверен, что частенько о нём забывали, отчего живот
скручивало болезненной судорогой. Местные крысы без особого
энтузиазма осматривали его миску и тут же убегали, не обращая на
пленника внимания. Но эльф знал, что однажды он ослабнет настолько,
что те не почураются перекусить им. Сам неоднократно проделывал
подобное с врагами. Когда-то, в прошлой жизни…
Нет, он ни о чём не жалел, ни в чём не раскаивался. В нём всё
ещё теплилась надежда о спасении, и если не свои, то он сам сбежит,
найдя способ. Его беспокоили всё реже и реже, периодически обновляя
раны, чтобы кронпринц ненароком не смог восстановиться как маг.
Ошейник также использовался для подстраховки, не позволяя добывать
ману извне. Последний раз за пленником пришёл всего один тюремщик:
похоже, в нём перестали видеть угрозу.
Парень улыбнулся уголком рта. Он уже давно не проявлял эмоций и
не сопротивлялся, преувеличивал собственную слабость, усыпляя таким
образом бдительность окружающих. Ширейлина не беспокоило, что
больше не может использовать магию, которая давно уже являлась
неотъемлемой частью его существования. Однажды он вернёт
утраченное, это лишь вопрос времени.
По коридору раздались осторожные шаги, что насторожило пленника:
тюремщики всегда ходили вразвалку, шаркая обувью. Движения их были
медленными, словно на прогулке, а когда заглядывали через смотровое
окошко, то взгляд пуст, он не выражал ничего, помимо безразличия.
Пусть полноценное магическое зрение не воссоздать, но в темноте
вполне можно было рассмотреть детали.
Ширейлин лишь молился, чтобы это направлялись не к нему, но
незнакомец остановился именно возле его двери.
Убийца? Спаситель? Да и на палача не похоже, как и пыточника:
раны ещё недостаточно затянулись.
Послышался звук поворота ключа в замке, обитая металлом дверь
открылась. Ширейлин прикрыл глаза, притворяясь, что дремлет. Сам он
сжимал заточенную палку, случайно найденную в соломе, которую пусть
иногда, но меняли. Хотя, это больше походило на тростинку, но с
крупинками маны, которыми он всё ещё пусть и с трудом, но управлял,
могло стать вполне реальным оружием. Отчасти это являлось тюремной
стратегией: пленный тратил всё, что есть, на свои раны, чтобы не
начался сепсис.