***
– Ты бы поспал, мужик, – говорит Лука, отхлебывая свой кофе. – Все в порядке с твоей девочкой. Выглядит измученной, но они все так выглядят. Дети сильнее, чем кажется взрослым. Поверь моему опыту.
– Поверь моему опыту – тебя уволят, если продолжишь этот беспредел, – ухмыляюсь ему, бросая свой стаканчик в урну. – Ты нарушил по меньшей мере три правила этой клиники за последние две недели.
– Больше, мужик. Намного больше. Просто у меня есть один секрет – главный босс меня любит.
Он лыбится, как дебил, а я могу только покачать головой. Никогда бы не подумал, что начну нормально общаться с «ухажером» Эли, которая, кстати, избегает его как огня, но этот медбрат настойчиво лезет в мое пространство каждый раз, когда остается в ночную смену. Я же редко сплю всю ночь из-за бессонницы и в конце концов понял, что его стеб ненадолго вырывает меня из моих мыслей.
На самом деле я не испытывал такого отчаяния, как сегодня, уже очень давно. Доктор сообщил, что, возможно, потребуется курс химиотерапии, а моя дочь уже выглядит так, словно ее унесет порывом ветра.
По ночам хуже всего. Я боюсь спать, поэтому просто сижу рядом с Соней, наблюдая, как она дышит при тусклом свете, который боится выключать насовсем, несмотря на мое присутствие. Мне кажется, словно жизнь уходит из нее с каждым днем, и до смерти боюсь упустить хоть один момент. Ненавижу дни, когда приходится уходить, чтобы Эля могла приступить к своему дежурству, но мне нужен душ и сон, иначе я потеряю все силы, а Соня не должна видеть меня жалким и отчаявшимся.
Иногда выхожу купить кофе из автомата и сталкиваюсь с персоналом, но только Лука решается заговорить со мной. Он выделяется среди других работников онкодиспансера, потому что они словно не разрешают себе быть живыми в этих коридорах, чтобы своей жизнерадостностью не задеть чувства родных, скорбящих о еще не ушедших, но близких к этому, детях. Я никогда не признаю этого вслух, но слова поддержки, исходящие от него, действительно помогают.
Даже мое отношение к Эле изменилось за эти недели. Я не простил ее, но у меня нет больше душевных сил злиться на ее предательство. Я думаю только о своей дочери и ее состоянии. Если мне казалось, что ранее она выглядела неважно, то я и представить не мог масштабов ее угасания в процессе активного лечения. Однако бледное личико моей малышки озаряется каждый раз, когда она видит маму, и уже за это я буду всегда благодарен Эле. Мне плевать на ее действия и мотивы, пока она делает мою дочь счастливой.