Дальше всё происходит как в тумане. Если меня спросить, что конкретно происходило и что мне говорили, не смогу ответить четко. Демид едет в больницу на всех парах, арендованная машина несется на огромной скорости, а он рьяно жмет на газ и чертыхается на каждом светофоре, проклиная правила дорожного движения, других водителей и всех врачей, вместе взятых. А еще мир, в котором невинные дети болеют смертельными болезнями.
Я молчу, не зная, что сказать, а в кабинете врача неосознанно вцепляюсь в локоть Демида, когда нам рассказывают о том, что организм Сони не принимает введенный препарат.
– Мы попробуем его аналог, но он более дорогой, его сложно достать, а нужно торопиться, – размеренно объясняет доктор Голден, и ее спокойствие ничуть не утешает.
Слова вбиваются в голову, как большие железные гвозди. Проникают прямо в мозг.
– Цена значения не имеет, – крепко стиснув челюсти, цедит сквозь зубы Демид. – Скажите, сколько требуется, я перечислю сразу же.
Пока они обговаривают формальности, я не выпускаю предплечье бывшего мужа из своей руки. Мы сидим рядом, на разных стульях, но я пододвинула свой ближе. И кажется, что будто удерживаю его от того, чтобы не набросился на женщину, которая просто выполняет свою работу.
Чувствую, что в Демиде бурлит злость. Доктор не виновата, что Соне хуже, что ее организм не справляется, но тем не менее отцовский инстинкт требует поквитаться хоть с кем-то за боль своего ребенка, наказать, заставить страдать. Таким, в гневе, напряженным, диким зверем я уже видела его, испытала на себе его грозный нрав.
– Я хочу ее увидеть, – заявляет он, как только нужные бумаги заполнены и подписи поставлены.
Доктор Голден кивает и открывает двери кабинета для нас. Куда идти, мы уже знаем, и, пройдя нужную санобработку, надев халаты, маски и шапочки, осторожно ступаем в палату Сони. Приглушенный свет отливает голубым, на этом фоне мертвенно-бледное лицо нашей дочери просто-напросто сливается с цветом постельного белья.
Соня лежит под капельницей, на спине, глаза закрыты, она укутана одеялом. Совсем не шевелится. В этом освещении даже губы у нее как будто синие, и от этой картины я мелко дрожу и на подгибающихся ногах, едва соображая, подхожу к кровати.
Моя булочка так слаба, что чуть-чуть сжимает мои пальцы, когда я осторожно беру ее за руку. Грудь слегка приподнимается, когда она, видя нас, пытается подняться, но Демид не дает, тихо уговаривая ее лечь обратно.