– Вы пришли, – шепчет, еле-еле шевеля губами.
Мы не слышим эти слова в полной мере, а угадываем их.
– Поспи, мы никуда не уйдем, – обещает Демид, и я снова оказываюсь рядом, совсем забыв о прошлом, обо всем, что не касается Сони и ее лечения.
Важна лишь она.
Демид сидит на стуле возле кровати дочки. А я, встав рядом, ощущаю, как он обнимает меня за бедра, обхватывает их и притягивает меня к себе. В этом стальном захвате нет ничего, кроме желания получить простую человеческую поддержку. Я робко кладу руку на голову бывшего мужа и пальцами глажу его волосы, перебиваю шелковистые пряди. Неосознанно, просто успокаиваю его. Вместе смотрим на спящую дочку, молча страдаем и пытаемся таким отчаянным объятием спасти друг друга от боли.
Демид утыкается лицом мне в живот, сгребает меня в охапку, и я слышу глухие короткие звуки, отдающиеся вибрацией по телу. Страдания Громова разрывают мне сердце, вид дочки на белой постели заставляет меня саму выть глубоко в душе, сжав зубы до боли в скулах, стиснув руки на голове Демида. Плакать навзрыд я не могу. Нельзя шуметь, нельзя будить и пугать малышку. Прижимаю Громова к себе и позволяю ему изливать свою боль.
Минута, две, десять…
Время безмолвно и неотвратимо решает за нас, что нужно что-то менять. Мы не можем стоять в этой позе. Не имеем права. Не можем искать утешение друг в друге. Не те статусы, не те отношения. Мы друг другу никто. Это была ошибка, простая потребность людей, оказавшихся в беде, поделиться своей болью и уменьшить ее наполовину.
Но вместо этого мы удвоили боль, по крайней мере, я чувствую, помимо страданий по ребенку, острую неправильность ситуации. Мы не должны были давать слабину и касаться друг друга. Демиду есть у кого искать утешения, пусть вызывают свою Лору!
Я первая отодвигаюсь, даю понять Громову, что все зашло слишком далеко. Он не должен ко мне приближаться, никогда. Он потерял это право, выбросив меня из своей жизни.
Отстраняемся друг от друга как по команде. Громов вскакивает со стула, будто опомнившись, демонстративно делает шаг назад. На лице мелькает растерянность, но тут же сменяется решимостью.
- Твоя смена отменяется, - хриплым от слез, голосом, говорит он. - Я останусь с ней.
Я же смотрю на тень, оставшуюся от моей малышки, и понимаю, что не могу уйти. Мы останемся оба. По крайней мере, пока не узнаем, когда привезут новый препарат и как его примет организм Сони.