Бесполезно. Я не успеваю добежать, до дома когда девочка
захрипев в последний раз и выгнувшись у меня на руках странно
обмякает.
– Нет. Нет! Эля. Эля!!! - я вновь падаю на колени в снег
неверяще смотря на затихшую девочку на моих руках.
– Аааа... - я не заплакал. Я скорее завыл, поднимая лицо к
ночному небу. За что? Почему не я? Меня - козла старого не жалко. А
эту-то девочку за что? Она же еще ничего не успела в своей жизни! И
тут раз и все. И ее смерть тоже на моей совести. Это я спустил с
цепи эту псину. И потом так и не убил ее после первого нападения на
Еву. Хотя знал, что ещё будут проблемы. Вот они. И то, что я убил
эту тварь - слабое утешение. Вот вообще никакое! Вот и остается
теперь сидеть на коленях, прижимая к себе мертвого ребенка и
давиться криком. Да и крика уже нет. Ибо горло перехватил колючий
ком, мешая не то что крикнуть... Вздохнуть толком не получалось. И
только слезы с глаз падали вниз, на маленький детский трупик у меня
на руках.
Что на меня нашло - я и сам не понимал. Казалось бы -
что мне эта девочка? Кто она мне? Всего несколько
часов как познакомились. Я ж ее практически не знаю! И вдруг -
такая реакция. Ведь там, в своем мире я не раз
хоронил близких, дорогих мне людей. Но такого срыва там не было.
Да, неизбывная горечь и ком в горле. Лицо словно каменеет - словно
каменная маска. Но слезы? Вой на луну? Откуда такое
отчаянье?
Возможно всё дело в том, что раньше я никогда не видел самого
момента смерти? Никто не умирал у меня на руках? В самом буквальном
значении этого слова. Когда этими самыми руками ты ощущаешь
последние судороги тела, а глядящие на тебя с надеждой, что ты
спасешь, глаза медленно стекленеют...
А может дело в том, что я чувствовал вину в ее смерти? Ведь, как
не крути, а её нелепая смерть целиком на моей совести. Ошибку с
собакой совершил я. А жизнью за мою ошибку заплатил вот этот
ребенок. Вот так. И живи теперь с этим пониманием... Если
сможешь.
Смогу конечно... А куда деваться? Вон еще дети - они ж без меня
тут пропадут… Но вот тошно мне будет до невозможности. Но
вешаться-стреляться не буду точно. Это не ко мне. Это я выяснил еще
в той жизни. Еще в армии, летая бесправным «духом» я понял
простую вещь. Человека можно гнуть и гнуть почти до бесконечности,
но доведенные до крайности люди все-таки ломаются. Когда-нибудь. И
вот тут они четко делятся на две группы. Первые - задумываются о
самоубийстве. А вторые - об убийстве своих мучителей. Нет, до
собственно смертоубийства дело, что у одних, что у других, все-таки
доходит редко. Все ж таки это реальная крайность («