И появление Шахара обнадеживает меня,
придает сил и уверенности, что наш народ не брошен на произвол
судьбы.
Столовая представляет собой длинную
бетонную трубу с выровненным полом, в стенах – множество карманов,
шахты, ведущие наверх, переплетающиеся провода, трубы и десятки
ходов, разбегающихся в стороны – к комнатам, складам, прочим
помещениям.
Тянет жареным, отчего в животе урчит.
Я ускоряю шаг, запахи усиливаются. Вскоре появляются звуки –
равномерный гул голосов, звон алюминиевых ложек. Тонко, на одной
ноте визжит маленький ребенок:
— Я не будю это есть. Не будю.
Аааааа!
А вот и столовая, разделенная на две
части: детскую дальше и взрослую ближе ко мне. Раздаточная, где
выстроилась очередь из четырех человек, посередине. Ребенок
продолжает орать, и в голове свербит от его визга. Здороваюсь с
теми, кого сегодня не видел, беру тарелку, ложку и кусок лепешки,
ставлю это все на поднос, подталкиваю его к молоденькой круглолицей
Наоми. Она плюхает два бурых сгустка с коричневыми вкраплениями и
виновато пожимает плечами:
— Остатки гороховой крупы, картофель,
лук, синт. Плюс витамины и микроэлементы.
Наоми была моей ученицей и так и
осталась простой. Бедолага до сих пор меня боится.
Благодарю ее, сажусь за столик со
Стариком Кеном, лишившимся левой кисти во время последней облавы,
отправляю в рот обед… И понимаю орущего ребенка. Каша напоминает
сырую землю, проще ее выплюнуть, но заставляю себя съесть все. Мы
должны быть сильными, а питательных веществ в ней
достаточно.
Ничего, завтра мы возьмем
транспортник, и у нас появится нормальная вкусная еда. Мы больше не
будем жрать эту землю вперемешку со мхом. Одним – солнце и небо,
другим – сырость, плесень и ржавые трубы, одним – властвовать и
жрать деликатесы, другим – пухнуть с голоду и давиться
синтетическим дерьмом. Одним — повелевать и карать, другим –
убегать и прятаться. Скоро это закончится.
Когда я был мальчишкой, в нашей стае
было тридцать шесть человек. Теперь нас восемьдесят, и в это есть
мой огромный вклад.
Воспитатели поднимают своих подопечных
и ведут к выходу. Нахожу взглядом Гитель, она жестами велит детям
убирать со стола. Моя женщина – ментал, она чувствует мое внимание,
поворачивает голову, улыбается и кивает. Столько тепла в ее улыбке,
столько нерастраченной материнской нежности, что на душе теплеет.
Понимаю, что это внушение, без поддержки менталов нам было бы тошно
жить.