— Не кажется. Ты не понимаешь, насколько здесь опасно.
— Она опасна? — тут же высказала догадку Лавиани.
— Её дар. Ты должна держаться как можно дальше, чтобы не вводить
его в искушение. Уходи. Я позову, если все образуется.
Лавиани повела плечом, и треттинец разжал пальцы, подчиняясь её
намеку.
— Ну, а ты, Фламинго? Чем ты лучше меня?
Он грустно усмехнулся:
— Я когда-то был волшебником. Второй раз она, даже находясь в
таком состоянии, не допустит ошибки. Это все равно что дважды
сунуть руку в очаг. Тебе надо идти, сиора. Прямо сейчас.
Лавиани скривилась, но было видно — она поверила ему.
— Я могу хоть чем-то помочь девчонке?
— Да. Быть как можно дальше, не умереть и не стать её послушной
опаснейшей куклой.
Сойка скрежетнула зубами:
— Ладно. Я стану ждать где-нибудь возле кухонь. Наш район, по
счастью, эта дрянь не затронула. Обещай, что найдешь меня и
позовешь, когда ей станет лучше.
— Обещаю. — Его зеленые глаза казались черными в тусклом свете
сгущающихся сумерек.
— Я хочу её увидеть, — чуть склонил голову Тэо.
— Ты же слышал...
— Я асторэ. Не человек. её дар не подчинит мое тело. Вдруг я
смогу помочь.
— Не сможешь, — с сожалением ответил ему треттинец. — Но,
возможно, она поймет, что ты пришел навестить ее. Быть может, это
пойдет на пользу её войне. Давай попробуем.
Тэо понял, что входит в комнаты Шерон с осторожностью, едва ли
не робостью человека, который пришел навестить тяжело больного, а
не исключено, что и умирающего.
Раздраженное шипение Лавиани стихло по ту сторону двери.
Акробат, прежде чем сделать следующий шаг, осмотрел комнату.
Стол завален грязной посудой и бесконечным количеством пустых
винных бутылок. Часть из них валялись на полу, одна укатилась
вообще на балкон, и теперь её припорошил снег.
Он перевел взгляд на Мильвио, и тот пожал плечами:
— Дни идут, по мне, слишком долго. Невыносимо долго. Остается
лишь думать, жалеть об утраченном и опустошать запасы его
светлости.
Пьяным южанин совсем не выглядел. Скорее смертельно уставшим,
словно он не спал все эти сутки. Возможно, так и было.
Высокие оконные створки, распахнутые настежь, впускали
достаточно воздуха, но несмотря на это в помещениях властвовала
духота, словно ветер преисполнился робости и не решался заглядывать
сюда.
Стул был перевернут, свечной воск никто не убирал, и он
растекся, собравшись грубыми наростами на мебели и подоконниках.
Фэнико в ножнах лежал на брошенной на паркет вельветовой куртке.
Рядом валялись книги, а также карты Треттини, Ириасты и Фихшейза,
запачканные винными пятнами, смятые и исчерканные чернилами.
Чернильницу Тэо тоже увидел. Точнее, её осколки — дорогое вьенское
стекло разметалось острыми треугольными иглами по дальней части
комнаты, а на охряной стене красовалась внушительная клякса.