У последней девы, которую её родители сватали в леди Телфорд, в
глазах так и крутилось: жених в годах, крепок и богат, и за юную её
красоту отвалит, не торгуясь — и жемчуга, и тканей заморских, и
камней дорогих. Нет, не отвалит. Тут о прошлом лете новым замком
обзавелись, в дне пути к востоку, там ремонт. Овец нужно ещё
прикупить, и племенного бычка. И пару пушек — на всякий случай. Тут
не до жемчугов, тут граница.
Так он, помнится, кузену и сказал. Тот посмеялся — ну, мол,
хочешь заживо хоронить себя — хорони, дело твоё.
«Отчего же хоронить, — думал Уилл, — рано ещё». И двинулся со
двора наружу, к пылавшим на морском берегу кострам. Костры-то как
раз горели в приграничье регулярно — старые обычаи чтили. Это вам
не на балу попрыгать, это про важное.
Там пели и плясали, и рвали душу дудки, и харди-гарди кто-то
приволок, и что-то ещё. Он подхватил за руку какую-то девчонку, за
другую — ещё одну, и они полетели в бесконечной цепочке, которая
свивалась, развивалась, запутывалась и распутывалась вновь. Так от
веку танцевали в самую короткую ночь, меж костров, на берегу, там,
где и не суша, и не вода, а вовсе ничья земля.
Музыка сменилась, партнёры тоже, в руку Уилла легла рука, он
глянул… и встретился с шальным взглядом синих глаз. Точнее, в свете
костра не было видно, какие они, эти глаза. Просто он точно знал —
синие-синие, как летнее небо.
И знакомое кольцо тоже ощущалось ладонью, хоть и держал его в
руках всего ничего, а вот — запомнилось.
Они летели в кругу, а потом круг разорвался. Где-то на пары,
где-то нет. Но Уилл точно не собирался выпускать ту руку, которая
ему досталась, потому что если это не судьба, то тогда что?
И она схватилась за него, будто так и надо — да, я здесь, я с
тобой, я тоже ждала этой встречи, я рада, я сейчас не отпущу тебя
никуда и ни к кому.
— Ну здравствуй, Уилл Телфорд из Телфорд-Касла, — улыбнулась она
прежде, чем поцеловала его.
— И ты здравствуй, Мэгвин, — это он жил и матерел, а она — не
менялась нисколько.
Такая же тонкая, лёгкая, нежная — как в первую их зимнюю
встречу. И глаза сияли так же, нет, всё же что-то добавилось в них
— не безмятежный свет юности, но зрелость и мудрость. И всё это
сейчас было — для него.
Они не пошли далеко, а просто пробежали по полосе прибоя,
выбрались на опушку леса, сели под куст. Уилл снял плащ и бросил на
землю, как когда-то зимой, и подхватил её, и посадил на тот плащ.
Только сейчас оба они были живы-здоровы, и сильны, и радостны — не
только радостью праздника, но ещё и оттого, что встретили сегодня
друг друга.