– Может, сейчас отпустим? – предложила
Оксана, сев рядом.
Колечки-облегчители на пулемете, с которым навья последнее
время почти не расставалась, словно это женская сумочка, тихонько
побрякивали, работая как антигравитационная подвеска. Оружие, таким
образом, весило немного.
– Нет, – мягко ответил я, – нам
их еще допросить нужно.
– Долго?
– День.
– С голоду не помрут?
– Береста, – позвал я светлого
духа. – Что скажешь?
– А?
– Не опухнут с голоду за день?
– Люди нет. А у этих, как ты сказал, нарони
метаболизм такой же, как у людей. Я думаю провести генетический
анализ, но мне уже сейчас кажется, что будут совпадения в базовой
комплектации.
Я поднялся и подошел к шаманящей над телами берегине. Она
препарировала уже третий труп, потихоньку приближаясь к живым,
отчего те начинали паниковать. Видимо, думали, что их тоже будут
разделывать на кусочки.
– Откуда ты знаешь все эти термины: генетика,
метаболизм и прочее?
Берегиня прервала свое занятие и посмотрела на меня как на
ребенка. Она встряхнула руки, словно на них попала кровь, хотя они
были чистыми, и встала.
– Ты думаешь, мы такие отсталые, пням молимся,
травками лечим и родниковой водой? В этом есть, конечно, некая
правда, но это для имиджа. Старое поколение уже ничему не научить,
а вот младшее, те, кто умерли не так давно и стали светлыми духами,
идет в ногу со временем. Я на специальных курсах, организованных
министерством здравоохранения для нас, училась при медакадемии,
осваивая материал по восемнадцать часов в сутки.
– Жуткий график, ни поспасть, ни поесть.
– Я не человек. Мне сон не нужен, а еда потребна
только для удовольствия. – Берегиня печально
вздохнула. – Я могу и целебное заклинание применить, могу
и антибиотики вколоть, могу на томограмму отправить, а могу и по
старинке, как ведьма, руками поводить и хвори почуять. Во всем
нужна мера, и все можно сочетать меж собой.
– Прогресс, – тихо произнес
я. – А прежняя жизнь?
– До смерти? Я не помню почти ничего. Прошлая жизнь
является мне как обрывки странного сна. Знаю только, что меня змея
укусила, я и померла. Ожила в лесу, бродила как в бреду. Помню, не
себя жалко было, а семью, которая на мне лежала. Уж и семью не
помнила, а все кого-то жалко, – она провела рукой в
воздухе, описывая неровный круг, – абстрактного
нуждающегося. Видать, потому берегиней и стала.