Цвет его волос совпадал с цветом волос снежной. Белый есть
белый. Не раздумывая, он отрезал прядь, скрутил ее в жгут и
завернул в лист пергамента. Теперь ему есть, что предъявить
Валуму.
* * *
Первый магистр остался доволен прядью и не заметил подвоха, не
уловив разницы в оттенках. Владыка будет дотошнее, но сделанного не
воротишь.
Чтобы Дейдра его не выдала, Джеймс рассказал о подмене. Она
рассмеялась приятным мелодичным смехом похожим на звон весеннего
ручейка. Джеймс аж заслушался.
— Отец вмиг раскусит обман. Воображаю, какое письмо он напишет
твоему господину. Если снизойдет до ответа. Впрочем, это неважно.
Все равно меня скоро казнят.
— С чего ты взяла?
— Отец снова откажется от мира, и твой господин подпишет мне
смертный приговор.
— Он этого не сделает, — покачал головой Джеймс. — Валум –
добрый и справедливый правитель. Он не убивает просто так.
— О да, — кивнула Дейдра, как будто соглашаясь, — и пост первого
магистра он занял, не уничтожив своих конкурентов.
— Именно так.
— В твоей деревне все верят в чудеса? Давай, заключим пари, —
предложила она. — Я говорю, что твой господин избавится от меня,
едва отец в очередной раз откажет ему.
— А я говорю, что он тебя не тронет.
Они скрепили пари рукопожатием. Джеймс словно опустил ладонь в
талые воды, такая прохладная была у Дейдры рука. Но кожа при этом
шелковистая, а не обветренная как у его односельчанок.
— Что я получу в случае выигрыша? — поинтересовался Джеймс,
когда союз их рук распался.
— Удовлетворения от победы тебе мало? Я в случае выигрыша
умру.
— Если выиграю, с тебя один честный ответ.
— На какой вопрос?
— Пока не придумал.
Дейдра пожала плечами. Мол, как придумаешь, сообщи, а до тех пор
не морочь мне голову. Но Джеймс ничего не успел сообразить – его
срочно вызвал Валум. Слуга вместо личных покоев первого магистра
повел его куда-то вниз в мрачные подвалы под дворцом.
Джеймс испугался не на шутку. Неужто его обман раскрылся? Еще
утром Валум был с ним приветлив, взял прядь, а уже вечером
приготовил расправу. По мере спуска по скользким от влажности
каменным ступеням, сердце билось все сильнее – сто ударов в минуту,
сто двадцать, сто тридцать, сто пятьдесят. Казалось, быстрее
невозможно, но он ступил на земляной пол, и оно заколотилось не
меньше ста семидесяти ударов в минуту.