— Ж... ж... женщин... голых...
— пищит сестра, краснея на глазах.
Отец отпускает мне
руку:
— Слухи о тебе меня давно не
пугают. Значит, ты хочешь сказать, что рисовал непристойности,
чтобы заработать на защитный браслет в деревенской лавке? Я ничего
не упустил?
Интонация отца намекает, что
он упустил только рассудок своего сына.
— Всё верно.
Эйр переводит взгляд на
воинов:
— Выйдите. Торн, пока
останься.
Стража слушается, покидает
тронный зал, закрывая за собой тяжёлую дверь. Отец спрашивает у
меня:
— Почему пропадала связь с
твоей печатью?..
Так, а вот тут можно и
опустить подробности, а дать ему то, что он хочет услышать... Я и
так вышел из образа привычного толстяка. С первого взгляда вижу,
что отец слишком умен и в состоянии анализировать
«странности».
— Перепил эля и вырубился.
Если бы вы действительно хотели узнать, что со мной случилось,
отец, то узнали бы. Но, как я понял, всем было не до меня, что, в
принципе, неудивительно.
Тишина. Только возмущенное
бульканье покрасневшей сестрицы и всепожирающий взгляд
отца:
— Я не чувствую от тебя
перегара.
Хм. Как я и говорил — он умен.
Только пожимаю плечами. Мало ли что он не чувствует. Зубы почистил
и петрушки пожевал.
Вот теперь он немного
улыбается. Но очень уж угрожающе:
— Не слышал я, что ты умеешь
рисовать. Принести пергамент! — неожиданно повышает
голос.
П-ф-ф, а я уж напрягся... А
тут всего-то... Испугал ежа жопой называется. Стал бы я так
брехать, если бы не смог повторить эти дешевые поделки. Кто я,
по-вашему, такой? Толстый аристократ? Я один из самых знаменитых
коллекционеров современности! И в моей коллекции семнадцать картин,
семь из которых, якобы прокляты. Одно из моих любимых занятий — их
реставрация. А иногда подделка...
Спустя несколько минут я сижу
за большим столом. Передо мной перо, чернила, угольки и восковые
карандаши. Или как они там называются. В общем, из воска и каких-то
красителей. Не самые привычные инструменты художника, но для такой
дешевой работы сойдет. За спиной стоят отец и сестра. Торн — у
входа в зал.
— Дочь, выйди, — тихо требует
отец.
Сестра возмущённо открывает
рот, но не решаясь перечить, закрывает его обратно. Напоследок, с
жадностью бросает взгляд на то, что я там черкаю на листе бумаги,
выходит, смерив меня ненавидящим, но все же заинтересованным,
взглядом.