В берлоге для Саньки было прохладно,
но рядом с подмышкой «мамы» он к прохладе быстро привык, и не
воспринимал её, как дискомфорт, тем более, что, когда стал ползать,
нашёл кусок овчины, в котором его запихнули в берлогу. Санька
осознал и это, вспомнив всё, что произошло во время короткого
пребывания среди людей.
С одной стороны, он переживал, что
возродился лохматым уродцем, и его отлучили от людей, а с другой
стороны, Санька ведь был не обычным человеком, и как бы он мог
проявить себя среди людей? Пузыри бы пускал до двух лет и ходил под
себя? А говорить? Он не знал, когда дети начинают говорить, а хотел
говорить прямо сейчас, и говорил!
Да… Брательник научился материться… У
него так чётко стало получаться слово на букву «б», что Санька не
мог удержаться от смеха. Сам он уже старался это слово не
произносить, а медвежонку понравилось. Ещё молочный брат выучил
слова: жрать, спать и… ещё одно в рифму к первым двум. Впрочем,
этим только детишки и занимались под боком мамы-медведицы.
Брательник был отличным тренажёром и
не обижался на отработку на нём братом боксёрских двоек и троек
руками по телу, а возня с медвежонком, натаскивала Александра в
борцовской технике. Сам Александр никогда ни боксом, ни борьбой не
занимался, но хотел. Особенно в девяностых. А тут… Живой
спарринг-партнёр и куча времени.
Вставать Сашка ещё не вставал, но
ползал очень быстро. Примерно в три месяца он сел на колени и
впервые завалил брательника на спину.
Зажурчали ручьи и сквозь корни
упавшего дерева стали пробиваться тонкие лучики солнца. Санька
несколько раз выбирался наружу, но быстро замерзал и возвращался
под мамкину подмышку.
На улице под зимним солнцем он
рассмотрел себя и признал, что про таких волосатых детей, каким был
сам, он никогда не слышал. Главное, что на лице волос пока нет, а
для жизни среди зверей и так сойдёт, подумал он, и успокоился.
В схватках человеческий детёныш
доминировал за счёт своей смекалки и ловкости, поэтому молока на
двоих у медведицы не хватало. Санька старался так заиграть Умку,
что тот забывал о мамкиной сиське и вспоминал про неё, когда Санька
первый впивался в сосок зубами. А уж если он впивался, то оторвать
пальцы, вцепившиеся в шерсть, было уже невозможно. Что Умка с
Санькой только не делал. Но кусать он его уже побаивался, потому
что Санькина расправа была короткой и жестокой. Но высасывать всё
молоко Санька стеснялся, делясь им с братом.