Мера любви. Избранное - страница 19

Шрифт
Интервал


Обида

Беседы острый поворот —
И все погибло. Я убита.
И спать ночами не дает
Мне нанесенная обида.
Ведь знаю: я была права.
Хлестнули зло, несправедливость,
И в сердце резкие слова
Шипами кактуса вонзились.
Лишь мысль, сознанье теребя,
Совет дает: «Утешься! Что ты!
Пускай обидели тебя,
Не ты обидела кого-то!»
Да, это легче.
Только зло
Заставит вспомнить даже малость,
Не только что произошло,
Но что и подразумевалось.
А мой ответ совсем не тот,
Я не была готова к бою…
И чувство горечи растет
И заслоняет мир собою.
И беспрерывно с этих пор
Свою обиду, хоть и прячу,
То разжигаю, как костер,
То, как культю больную, нянчу,
Как будто я должна растить
То, от чего мне так тревожно.
Но если трудно все простить —
Забыть и вовсе невозможно.
Себя жалея и любя,
Я и сама могу споткнуться,
Но отчего-то на себя
Все забываю оглянуться.
Характер свой не изменя
И сложный нрав не укрощая,
Я забываю, что меня
Все время кто-нибудь прощает…

На Старом Арбате

Да, всем торговали на Старом Арбате:
От туфель до штор, от икон и до платьев,
С улыбкой лукавой глядели матрешки,
А дед продавал деревянные ложки…
И был он какой-то и жалкий, и ветхий,
Глаза покраснели, слезились от ветра,
И в них безнадежная грусть и печаль,
А на груди – «За отвагу» медаль
Напоминаньем о прошлом далеком
Глядела на мир, как единственным оком.
И вот старика свысока, словно барин,
Небрежно окликнул раскормленный парень:
«Послушай, отец, мне не ложки, а дай-ка
Вот эту свою боевую медальку.
Теперь уж носить ее долго не сможешь,
В могилу с собой не возьмешь, не положишь.
Я мог бы купить и другую любую:
Ты видишь, наградами всюду торгуют,
Но мне по-людски тебя искренно жаль.
Так сколько ты хочешь за эту медаль?»
Окинул старик покупателя взором,
Исполненным горьким и гордым укором,
И тихо ответил: «Других не корю я,
Но этой медалью своей не торгую.
Была в моей жизни она лишь одна,
Но цену ее оплатил я сполна.
Ты знаешь, сынок, если только всмотреться —
Осколок под ней у меня возле сердца.
Сроднились все трое за сорок пять лет.
И мне, голубок, разлучать нас не след…»
И грустно шепнул, опираясь на палку:
«А мне тебя по-человечески жалко…»

Своя беда

Два сына и муж у нее похоронены,
Пьет горькую зять, а внучонок в больнице…
Идет отрешенная, потусторонняя,
И слезы дрожат у нее на ресницах.
Но вот машинально она протянула
Руку слепому, идя через улицу,