Добры все, слишком веселы,
При встрече с ним не хмурятся,
Ему почет и пенсия,
И помощь от тимуровцев,
И в жизни многоликой
Он с нами – каждым чувством,
Приученный не хныкать —
Как высшему искусству.
И вроде всем доволен,
В делах видна сноровка…
Судьбу своею волей
Скрутил он, как веревку.
Но и ребята круты,
Хоть помогают много:
Ведь путь до института —
Не торная дорога.
Промолвят среди прочего:
– Поете замечательно!
Потом – «Спокойной ночи вам!» —
И щелкнут выключателем.
И он один останется,
Вторичной тьмой окутан,
И на часы оглянется,
И слушает минуты,
И тяжко, как с веригами,
Возьмет стихи поэта —
Нечитаную книгу,
Как песню, что не спета,
Что яркой, алой, чистой
Забрызгана капелью…
Нашли ее танкисты
У сердца под шинелью.
Теперь – вся в пятнах, ржавая…
Писателю не снилось,
Что книги содержание
Еще обогатилось,
Что образами, мыслями
На кровь она испытана,
Была она дописана —
Осталась недочитанной…
Не довелось ей выстоять,
Был путь ее недолог…
В глаза и книгу искрами
Рассыпался осколок…
А может, лучше в сердце бы
Попасть ему, зубчатому?
Эх, знать бы, насмотреться бы
На зори и закаты,
На чьи-то очи ясные…
Но где-то на сетчатке
Лишь танки паукастые
Последними впечатаны.
Очками скрыты раны.
Не стала жизнь меняться.
Ему под той охраной,
Как прежде, восемнадцать.
Под тенью стекол черных
Нельзя ему согреться.
Но как стучит упорно
Его живое сердце!
И своего добьется —
Большого, настоящего!
Оно не ошибется,
Оно ведь, сердце, – зрячее!
Шепнет: «Уйми печаль ты!
Свою тревогу брось ты!»
Незрячий по асфальту
Постукивает тростью.
Проходит незаметно,
Не любит охи-вздохи…
Простой шагает смертный —
И памятник эпохи.