Уловив эту особенность и пользуясь преимуществом “ходячего”, – а ранение у меня было в нижнюю челюсть, – я решил перебраться повыше этажом, благо никакой регистрации мы не проходили, никто нас не осматривал, не перевязывал, не лечил. Но не тут-то было! Во всех помещениях раненые лежали на полу на соломе, покрытой плащ-палатками, так плотно, что пристроиться где-нибудь не было никакой возможности. Я уже обошёл не один этаж по полутёмным коридорам, еле-еле освещённым с приближением ночи чадящими коптилками, но так и не мог найти себе пристанище. Наконец, уже теряя всякую надежду, я заглянул в очередную дверь и увидел в комнате, кроме плотно лежащих на полу тел в серо-рыжих шинелях, сливающихся в однородную массу, кое-где нарушаемую белыми повязками с кровавыми подтёками, женщину в белом халате, которая что-то писала при свете коптилки за приютившимся у окна небольшим столиком. Кончив писать, она подняла голову и спросила: “Больше никого нет, всех записала?”
– Нет, я – ещё! – подал я наугад голос и назвал свою фамилию. Записав необходимые данные обо мне, женщина удалилась, а мне ничего не оставалось, как правдами и неправдами устраиваться в этой комнате, в которой, как я понял, теперь был прописан на законных основаниях. Потеснив, насколько это было возможно, лежащих, я кое-как устроился полулёжа у самой двери.
Неудобное положение да растревоженная за день, давно не перевязывавшаяся рана не располагали ко сну. Немного знобило. В отяжелевшей гудящей голове проносились картины недавнего прошлого. Вот всплыл в памяти день отправления нашей группы новобранцев из Москвы. Солнечное летнее утро. Наш поезд с обычными пассажирскими вагонами на фоне знакомого с детства силуэта Казанского вокзала. Взволнованные лица провожающих и среди них отец, прикладывающий к глазам носовой платок и силящийся ещё сказать на прощание вслед увозящему меня поезду что-то чуть ли не самое важное, но что я уже не слышу…
Ноет шея – там застрял осколок, пробороздивший нижнюю челюсть.
Опять нахлынули какие-то видения. Перед глазами бесконечное число шатающихся спин в солдатских шинелях. Мы идём и идём. И нет конца нашему движению. Ветер несёт снег в наши лица, слепит глаза. Ноги вязнут в снегу и с трудом двигают наши тела вперёд, на запад, к фронту. Солдаты из южных республик (ими в основном укомплектована наша часть) падают, как снопы, в снег направо и налево от вытянувшейся в бесконечную ленту процессии, но те, которые держатся на ногах, идут, идут…