Коттедж был небольшой, так что быстро
сориентировавшись, я обнаружила искомое и тут же задействовала не
только кухонный комбайн, озадачив его приготовлением полноценного
обеда, но и решительно залезла в холодильник — перекусить хотя бы
бутербродом. Бутерброд это конечно не еда, но когда желудок
радостно вопит от одного запаха готовящейся еды — это единственный
выход.
Хлеб, колбаса, сыр, помидор, снова
колбаса... эм... Так, разошлась. Примерившись к получившейся башне,
решительно сняла верхний кусок колбасы и прямо так его и съела. Все
равно он был лишним. Однозначно.
После бутерброда мне немного
полегчало, и я смогла спокойно присесть и осмотреться, неторопливо
размешивая сахар в чае. Небольшая кухня, ничего лишнего — вдоль
одной из стен стойка с техникой и раковиной, у другой стены
маленький столик с двумя стульями, за одним из которых я уже сижу.
Вот и вся обстановка. Комбайн пискнул, что все готово и я,
окрыленная надеждой, что уж сейчас-то я, наконец, нормально поем,
подорвалась со стула и решительно направилась к комбайну. Еда!
Супчик, картошечка с отбивной,
салатик... Няма! Выставляя тарелки на стол одну за другой, я
блаженно прикрыла глаза и водила носом над ароматными блюдами.
Жизнь прекрасна!
— Милана?! — из-за спины прозвучал
ошарашенный мужской возглас, но даже он не смог оторвать меня от
обнюхивания тарелок.
— М?
Только на вторую секунду сообразив,
что что-то не то, я открыла глаза и обернулась. Ойё-ё-ё...
Вот.
Бракованный.
Ген!
— Эм... — секунд через пять до меня
дошло, что пялиться на учителя, на котором из одежды лишь короткое
черное полотенце, обернутое вокруг бедер, абсолютно неприлично, и я
не придумала ничего лучше, чем зажмуриться и выпалить. — Хаш!
Дело не в том, что я стеснялась
обнаженного тела, дело в том, что это мой учитель! А какое у него
тело... Даже несмотря на то, что я зажмурилась, его образ всё равно
стоял перед глазами. Широкие плечи, мощная грудь, плоский живот...
И капельки воды, стекающие по темно-синей коже. Понимая, что
фантазия заносит меня абсолютно не туда, я неожиданно для самой
себя начала краснеть. Ой, как стыдно-о-о...
— Кхм... — фрасх, не торопившийся ни
уходить, ни выговаривать мне за самовольное проникновение, тоже
почему-то молчал.
А у меня словно язык отнялся, да и
вообще как будто в ступор впала — ни прощения попросить, ни
отвернуться. Так и стояла истуканом с зажмуренными глазами.
Пунцовым истуканом.