О том, что проклятая служанка не
только выжила, но и благополучно разрешилась от бремени, Ватро
Нобус узнал только тогда, когда повстречался со своей дочерью в
Катуано, и первым его порывом было удавить мать и дочь собственными
руками. К тому времени он уже возглавлял партию консерваторов,
ратующую за чистоту крови, и ошибка молодости могла ему дорого
обойтись.
Вне себя от злости он провёл закрытое
расследование, и это немного его успокоило. Лилиан оказалась
неглупа, и всё это время держала язык за зубами. Она не
проговорилась даже мужу, и тот считал, что старшая дочь это его
ребёнок.
При якобы случайной встрече в кафе,
куда она часто заглядывала, Ватро Нобус отвёл её в сторонку,
подальше от любопытных ушей, и предупредил, чтобы она и дальше
молчала, иначе ей не поздоровится. Застигнутая врасплох женщина не
спускала с него глаз, и он отметил, как сильно она постарела.
Пустыня оставила на её лице несмываемые пигментные пятна и сетку
преждевременных морщин.
Под её упорным взглядом в его душе
зашевелилось нечто похожее на стыд, и он протянул ей заготовленный
платёжный кристалл. «Держи, это для дочери. Не хочу, чтобы она в
чём-то нуждалась», – резко проговорил он.
С заторможенным видом она посмотрела
на странную штуковину, которую он положил ей на ладонь, и
направилась к выходу.
«Постой! – вырвалось у него, и когда
она остановилась, он выдавил из себя: – Прости, я был неправ,
отправив вас в Мирек».
Вместо благодарности Лилиан запустила
в него платёжным кристаллом и, вернувшись, встала вплотную к нему.
«Подавись ты своими деньгами, чёртов лицемер! Нам с дочерью не
нужны твои подачки! – прошипела она вполголоса, гневно глядя ему в
глаза. – Господи! Неужели у тебя совсем нет сердца? Ведь я не
просто любила, я боготворила тебя и была готова целовать землю, по
которой ты ходил! И чем ты отплатил мне за мою великую любовь? –
спросила она и сама же ответила: – Ты отправил нас с ребёнком на
смерть. И после этого у тебя ещё поворачивается язык, чтобы мне
угрожать?» Заметив, что на них обращают внимание, Лилиан едко
улыбнулась и, как положено, опустила глаза. «Не знаю, как вас
благодарить, господин! Спасибо, что вы были снисходительны к моей
дочери при поступлении в Катуано», – проговорила она громко, чтобы
её слышали посетители кафе.